Призма
Шрифт:
Перелет из Риги в Прагу занимал полтора часа и выполнялся самолетом ТУ 154 компании Аэрофлот. В аэропорту Виктора Михайловича встречал молодой лаборант Сергей Степанович Масольдт, который должен был стать его гидом. Это был плотного сложения мужчина 1958 года рождения. Сергей был невысокого роста, широкоплеч и на первый взгляд казался неуклюжим, словно неваляшка. Но такое впечатление было обманчивым, ведь он с детства занимался самбо и являлся мастером спорта. В темно-каштановых волосах, несмотря на ранний возраст, уже проглядывала седина. Под высоким лбом, словно две пуговки, располагались маленькие серые задумчивые глаза. Под полным, круглым кончиком носа, словно плотные заросли кустарника, росли густые, пышные, аккуратно подстриженные усы, которые в совокупности с тяжелым, хмурым взглядом делали его больше похожим на кагэбэшника, чем на младшего лаборанта. Он скромно стоял в зале ожидания северного терминала аэропорта, застенчиво переминаясь с ноги на ногу, держа в руке табличку с надписью: «Виктор Михайлович Толмацкий».
После короткого приветствия они отправились на служебном автомобиле в гостиницу, которая находилась в трех минутах езды от терминала и близ железнодорожной станции Прага – Рузине, что было очень удобно для коммуникации с центром города. Поселили Виктора на третьем этаже гостиницы в крыле для персонала с отдельным входом, отдельной столовой и спортзалом. Оставив вещи в номере, они, не мешкая, поехали в отдел
После двух недель стажировки, знакомства с предприятием и прочими условностями Виктор Михайлович приступил к работе. Коллектив встретил его радушно, но с настороженностью, ведь каждый новый камень, брошенный в реку, поднимает со дна ил и разводит круги по воде, но со временем все встает на свои места. Хотя в жизни бывает и по-другому. Виктор считал себя общительным человеком, но люди, как таковые, ему были неинтересны: он не стремился заводить друзей, не собирался с коллективом на корпоративных посиделках. Это, несомненно, вызывало у окружающих скрытую негативную реакцию. Проще говоря, коллеги стали считать его инженером от Бога, но человеком «так себе». Ведь люди не любят, когда кто-то возносит себя выше их, а тут, получается, именно так: товарищ ходит на работу, общается с коллегами по поставленным задачам, но зовут его после работы выпить – не пьет, выйти покурить – так не курит, собраться вместе со всеми гульнуть как следует – так ни в какую! Кроме того, не надо забывать, что Толмацкий был иностранцем – чужаком, и его акцент постоянно напоминал об этом. В общем, через год работы, сам того не подозревая, Виктор Михайлович заслужил себе в коллективе репутацию заносчивого, самовлюбленного павлина. Но для руководства он был настоящим самородком. В короткие сроки разработал более экономичные системы цепей питания глиссады и других авиационных объектов, изобрел новый стенд для проверки работоспособности датчиков и тестирования параметров авиационных пилотажных комплексов и систем. Благодаря такому ценному кадру, премией начальство было обеспечено на пару лет вперед.
С кем действительно нравилось общаться Виктору, так это со своим помощником Масольдтом. Тот оказался на удивление приятным в общении и довольно эрудированным человеком. По работе он был на высоте: с удовольствием изучал новые материалы и вместе со своим руководителем познавал западные новации в области авиационного приборостроения, пытаясь догнать и перегнать иностранные технологии.
У Сергея Степановича было одно увлечение – эзотерика: он искренне верил в различного рода оккультные знания, Бермудский треугольник, дыры во временном пространстве, четвертое измерение… Общение на эти темы было его любимым занятием в свободное время. И что уж совсем непростительно для советского лаборанта, увлекался творчеством Карлоса Кастанеды, а одной из любимых художественных книг была только что вышедшая книга чехословацкого автора Йозефа Пушкаша – «Четвертое измерение». Находясь под впечатлением книги, он зачастую пытался вовлечь в беседу на эту тему и Виктора. Вначале он начинал размышлять о смысле жизни, о ценности духовных начал, о благородстве людей, которые стремятся не утратить в бытовой трясине ощущение четвертого, нравственного, измерения личности. Это измерение позволяет человеку расширить границы своего сознания, освободиться от гнета плоти и обрести сверхвозможности (научиться проходить сквозь стены, телепортации, чтению мыслей…). Затем с размышлений о картине Мироздания и духовных ценностях он переключался на психические отклонения, объясняя их с эзотерической точки зрения. Например, рассуждая о шизофрении, он сводил все к тому, что людям с данным отклонением открылось четвертое измерение. Сетовал на то, что мы, люди с трехмерным восприятием мира, никогда этого не поймем, и для нас они навсегда останутся изгоями, неприспособленными к существованию в цивилизованном мире. Он пытался обосновать свою версию о шизофрениках с даром четырехмерного восприятия мира следующей теорией.
«Человек привык к трем измерениям, существующим во Вселенной: длина, ширина и глубина. Если подключить воображение, то мы можем представить, как выглядели бы предметы во втором или первом измерении. Но представить, как выглядели бы вещи при большем числе измерений почти невозможно. Попробуем представить, как что-то движется в направлении, которое не входит в наше понятие о пространстве. Это просто невозможно, потому что мы ограничены тем, что видим, чувствуем и что находится в рамках нашего восприятия. Так в нашем третьем измерении четвертое (время) не обладает визуальными признаками, к нему нельзя притронуться, им нельзя управлять. А что было бы, если б все-таки мы его увидели, если бы мы смогли пройти через его границы, остановить его? Попробуем представить, что у нас появились сверхспособности, и мы можем двигаться в дополнительном направлении кроме вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево. Попробуйте представить, что вы – единственный в мире человек, кто так может. В этом случае для людей в трехмерном мире вы могли бы стать богоподобным (могли бы телепортироваться из одного места в другое; могли бы осуществлять хирургические вмешательства без использования скальпеля и т.д.). Вы спросите, как это возможно? Представьте, что вы – трехмерное существо и взаимодействуете с двухмерной вселенной, как с набором для аппликации на листе бумаги. С точки зрения нашего пространственного измерения, мы могли бы перевернуть двухмерный объект, поменять местами лево и право, забрать его из его вселенной и поместить куда-то еще.
И если бы мы сами, трехмерные существа, решили попасть в их двумерную вселенную, мы выглядели бы странно, поскольку местные жители могли бы видеть лишь двухмерные нарезки в отдельно взятый момент. Для них ситуация складывалась бы следующим образом: сначала мы появились бы в виде двух отпечатков ног, потом переросли в два круга. По мере нашего «снижения» в их вселенную круги росли бы, пока не соединились в овал. Затем рядом с ними появились бы другие кружочки (пальцы), переросли бы в два больших круга (кисти, руки) и т.д. А что, если мы живем в четырех-, пяти-, шестимерном мире, но в силу своей ущербности не можем это воспринимать? Те, кто все-таки смог, потеряли рассудок, увидев что-то большее, чем то, что происходит вокруг нас: привидений, ангелов, бесов…» Виктор Михайлович относился к данным суждениям скептически, но
Все шло своим чередом, и вот спустя три года работы, в 1982 году, Толмацкий был утвержден ведущим инженером предприятия и руководителем Лаборатории авиационного технического обслуживания. Со вступлением на должность недоброжелателей у инженера-выскочки только прибавилось. Естественно, многие техники, лаборанты, инженеры, работающие на предприятии, уже долгие годы мечтали о сдвиге в карьере, шанс на который, как правило, появлялся крайне редко. Так, инженер в авиационной организации может при поступлении на работу быть утвержден в качестве авиационного техника и проработать лет десять, пока что-то изменится. Впрочем, Виктор не замечал шушуканий, не обращал внимания на глупые доносы вышестоящему руководству по поводу своей персоны. Несмотря на то, что были и те люди, которые хотели ему угодить и выбирали метод доносов на тех, кто в свою очередь доносил на него, Толмацкий никаких санкций по отношению к своим недоброжелателям не вводил. А так как на сплетни он внимания не обращал, тем самым, по мнению мнимых доброжелателей опять-таки демонстрируя свое «тщеславие», то он делал и из них врагов. Жизнь – штука совсем не идеальная, и порой люди с чистыми помыслами, одержимые благой идеей, летящие вперед к ее осуществлению на крыльях самоотречения и приносящие себя в жертву для улучшения качества жизни людей, бьются головой о шлагбаумы, расставленные обществом. Для чего это делает общество? Все просто: homo sapiens, он sapiens только тогда, когда является отдельно взятым индивидом. А если он в толпе, в которой имеется своя иерархия, то ни о каком разуме не может быть и речи. Коллега, обладающий какими-либо выдающимися способностями, которые приводят его быстрому карьерному росту, даже несмотря на свои высокие и чистые намеренья, будет воспринят верхами, как угроза, а низами, как объект зависти и лицемерия. В самоотречение Виктора Михайловича, естественно, никто не верил: все только гадали, что у него на уме, и считали, что он лицемер, прикрывающийся пунктуальностью и альтруизмом ради продвижения по головам и выслуги перед руководством. Все эти мелочи обходили его стороной, ведь у него приоритеты в первую очередь были расставлены в пользу работы, а всё, что происходило вокруг, его не интересовало. Был даже момент, когда он, подходя к гостинице, заметил напротив входа странных людей в штатском, наблюдающих за ним, сидя в синей Шкоде. Зайдя в номер, он обнаружил там чуть сдвинутые вещи и пропажу нескольких книг и журналов, но никоим образом не стал привязывать данные обстоятельства к завистникам на работе. Виктор Михайлович считал, что в таком огромном организме, как Советский Союз, невозможно без дополнительных мер безопасности. А так как был он человеком, владеющим государственными тайнами и секретами, то рассматривал это событие, как необходимую закономерность.
1982-й год был для Толмацкого насыщен событиями и переменами. У мамы был юбилей, ей исполнилось 50 лет, и она, шумно отметив такое грандиозное событие, со спокойной душой отправилась на пенсию. Теперь Ирина Сергеевна чаще стала навещать сыновей и, как мечтала всю жизнь, начала путешествовать. За сыновей она была спокойна, старший продвигал науку на всех фронтах и выступал на самых серьезных конференциях по всему Советскому Союзу и за рубежом. Младший же женился и порвал с опасной и разгульной, но яркой и веселой жизнью матроса рыболовецкого судна.
Анатолий, несмотря на довольно-таки молодой возраст, двадцать три года, женился по собственному желанию на девушке с красивым именем Аленушка двумя годами старше его. Алена была милой, скромной девушкой, обладающей славянской внешностью: густыми русыми волосами, светлой кожей, круглым лицом, серыми глазами и прямым аккуратным носом. Он переехал жить к ней в Белгород, который стал точкой отсчета в их скитаниях по бескрайним просторам СССР в поисках своего места в жизни.
В этом же году Виктору Михайловичу пришлось расстаться с единственным другом. Его помощник Сергей Степанович Масольдт, который все три года шел с ним рука об руку, вдруг решил перейти в военную авиацию, сославшись на то, что хочет повидать мир. На тот момент это было действительно реально: техники, инженеры – любой летный состав кочевал по самым разным закоулкам великой державы и за ее пределами. За год работы можно было побывать в любой точке земного шара от Кубы до Дальнего Востока, от Северной Кореи до Камчатки, от Афганистана до архипелага Новая Земля. Прощание было коротким. Пожелав друг другу успехов и крепко пожав руки, Виктор и Сергей сказали чуть ли не хором что-то вроде: «Ну, может, свидимся». На этом они разошлись и, естественно, их жизненные пути больше никогда не пересекались. Можно, конечно, возмутиться и сказать: «Как же так?.. Ведь люди три года работали вместе, чему-то учились, помогали друг другу, дружили… А тут просто так сказали: «Ну, может, свидимся» – и все?» Можно рассуждать на тему истинных друзей и товарищей, пуститься в философию, поэзию, вспомнить стихи и песни о дружбе… Но Виктор Михайлович подходил к таким вещам со своей философией. Он даже не стал уговаривать Сергея остаться, суля ему повышение, привилегии и более частые командировки (учитывая, что тот хотел путешествовать). По его мнению, время подталкивает человека к определенным действиям, переменам в жизни, будь то стабильная семейная жизнь, или скитание по земле в поисках чего-то нового. Когда человек уходит в свое будущее настоящее, оставив позади прошлое, он открывает новый лист, и этот лист начинает заполнять. Ибо каждый человек – автор своей судьбы. А грустить по прошлому, или сожалеть о нем – бессмысленно. Ведь всегда можно перевернуть страницы в памяти и вытащить из них то, о чем ты действительно хочешь вспомнить. Поэтому к расставанию с другом он отнесся философски – без грусти и кома в горле, просто с улыбкой на лице и искренним желанием действительно когда-либо встретиться.
А еще в этом году произошло самое главное событие в жизни Толмацкого. На очередной конференции в рамках международного сотрудничества по развитию гражданской авиации, которая проходила в Варшаве в августе того же года, Виктор встретил ЕЁ… Молодая переводчица – хрупкая, невысокого роста, с маленьким круглым лицом, на котором сияла нежная улыбка. Его сознание заполонили ее темно-рыжие волосы, которые были аккуратно подобранны вверх и связаны в узел. Он хотел прикоснуться к ним, поднести их к своему лицу и, вдохнув их запах, оставить его в себе и не дышать. Под низким лбом черными дугами прорисовывались изящные брови. Низкие скулы, слегка вздернутый носик и тонкие губы подчеркивали ее утонченность. Ее большие голубые глаза заставили его забыть обо всем, что происходило в данный момент. Если бы Виктора попросили тогда назвать свое имя, он бы не смог: перебрав в голове сотни имен, он так бы и не вспомнил свое. Из ЕЁ уст он готов был слушать слова на любом языке: родном польском (хотя не любил его, а мама сравнивала этот язык с шипением змей), ломаном русском, идеальном английским с небольшим польским акцентом, да хоть иврит, но именно из ЕЁ уст. Вечно. Единственное, что он успел узнать о ней в момент первой встречи, это фамилию и имя, прочитав их на ее бейджике: Брыльска Божена. Для Виктора это сочетание звучало как «Великая Божья Слава». Когда Божена почувствовала его пристальный взгляд, который смотрел куда-то глубоко внутрь нее, прямо в душу, не излучая ни капли пошлости, она открыто ответила на него. От смущения Виктор покраснел и ссутулился, вызвав у нее милую улыбку.