Признания без пяти минут подружки
Шрифт:
— Кто конкретно был плавательным гигантом? — спрашивает она.
Что–то в этом разговоре начинает казаться мне ловушкой.
— Все парни из команды,— отвечаю я, не желая называть имена. Не то, чтобы я хотела защитить этих ничтожеств, но я завязала со стукачеством – это я себе пообещала. Больше никакой беготни к взрослым.
И как получилось, что я оказалась в таком положении, где взрослые приходят ко мне за информацией?
Мама выбрала именно этот момент, чтобы вернуться в комнату. Ее опухшие глаза говорят о чем-то, совсем непохожем на ее неестественную улыбку,
— Кэтлин, мы говорили о том, как у Роуз идут дела в отношении контроля над ее характером.— Мама смотрит на меня, потом на Кэрон, а потом обратно, с таким видом, словно что-то пропустила. — Так у тебя недавно были панические или гневные атаки, Роуз?
— Есть новая проблема – бессонница, — говорит мама.
Мне не нравится, когда она отвечает за меня. К тому же, она неправа. Проблема не в бессоннице, а в ужасающих и бредовых вещах, которые я не могу прекратить воображать, когда у меня бессонница.
У меня проблемы с отключением мозга.
Папа всегда так говорил, когда я спрашивала, почему он утром выглядит таким уставшим.
— У меня проблемы с отключением мозга, когда пытаюсь уснуть. Он все работает, даже если я хочу, чтобы он успокоился.
— У тебя бессонница? — спрашивала я. А он отвечал, бегло просматривая заголовки местной газеты: — Если быть точнее, я у бессонницы.
Никогда не понимала, что он имел в виду – до недавнего времени. Теперь я провожу полночи, пялясь в потолок и стараясь избавиться от жестоких образов, которые приходят мне в голову. Но вместо того, чтобы рассказать это Кэрон, я не свожу глаз с сандалий, которые уговорила купить меня Трейси на лето. По мне лучше созерцать сандалии, чем говорить о моем безумном воображении.
— В прошлом году бессонница была небольшой проблемой, но после годовщины ситуация ухудшилась,— продолжает мама. — До этого был большой прогресс.
Я и не догадывалась, что за мной следят на предмет прогресса. Но, конечно, так и было. Если твоя мама – мозгоправ, разве за тобой постоянно не следят на предмет прогресса?
— Роуз, у нас осталось несколько минут. Ты можешь рассказать нам, что происходит в твоей голове, пока ты не заснешь?
— Просто... всякое. — Я чувствую, что мама готова встать на дыбы. Она ненавидит неопределенные ответы.
— Ты можешь прояснить это «всякое»? — спрашивает Кэрон. Это не звучит снисходительно, но я все равно не хочу ей отвечать. Я не знаю, откуда берутся эти образы или что их вызывает. Я могу думать о чем-то нормальном, что происходило днем – например, как я переходила дорогу, идя в аптеку. И вдруг появляется огромная фура и врезается прямо в меня. Повсюду кровь, кишки и конечности.
Но если я это скажу, мне придется ходить в этот офис ежедневно до окончания колледжа.
— Она может ответить на вопрос, который я задала перед тем, как она вышла из комнаты? — спрашиваю я.
Кэрон поворачивается к маме с едва ощутимой примесью нежелания это делать.
— Кэтлин? Ты
Безо всяких фанфар, она отвечает.
— Решение принял твой отец.— Я вижу по ее лицу, чего ей стоило сказать это – она чувствует себя так, словно предала его.
И поэтому я понимаю, что она сказала правду.
— Папа обещал, что будет дома через полгода. Он сказал, что вернется раньше, чем я пойду в старшую школу.
Мама снова смотрит на свое кольцо и крутит его. Когда она поднимает глаза, у меня перехватывает дыхание из–за печали на ее лице.
— Папа говорил, что если он подпишется еще на полгода, он получит огромное вознаграждение. Он спросил, что я думаю, и я сказала, что решать ему. Он ответил, что хочет остаться на благо семьи. — Я вижу, как она нервничает, по ее рукам – она снимает и надевает кольцо, сама того не осознавая. — Я думаю, вплоть до того момента он чувствовал себя... в относительной безопасности.
С меня хватит. Мой мозг отказывается это принять, и я официально заканчиваю терапию на сегодня. Я достаю телефон из кармана, притворяясь, будто что–то проверяю, чтобы мне не пришлось реагировать на сказанное мамой.
— Роуз, в следующий раз мы сможем побольше поговорить о решении Альфонсо,— говорит Кэрон, а я едва ее слышу. Я чувствую, что они ждут моего ответа, но я не могу посмотреть на них. Просто не могу.
Мама наклоняется, чтобы взять сумку, и встает.
— Спасибо, Кэрон,— говорит она. Обычно, когда она благодарит Кэрон, это звучит так, словно она прекрасно провела время и в восторге от всего, чем мы занимались вместе. Но сегодня это прозвучало сокрушенно и измученно. На самом деле.
— Как дела у Питера? — тихо спрашивает Кэрон, словно я не расслышала, потому что смотрю на экран телефона. Уголком глаза я вижу, что мама мельком глянула на меня, чтобы понять, обратила ли я на это внимание, а потом быстро мотнула головой, смотря на Кэрон.
Кэрон открывает нам дверь, и мы с мамой выходим из офиса, не глядя друг на друга.
Когда мы садимся в машину, мама около минуты просто всматривается в ключи в ее руке.
— Что не так? — спрашиваю я.
Она смотрит на меня, и я вижу свои глаза. Никогда не замечала, что у нас совершенно одинаковые глаза. Папа обычно называл мои «васильково-синими с маленькими белыми цветочками». Интересно, говорил ли он это ей.
— Он хотел сам тебе сказать. После его смерти я не видела причин поднимать эту тему, потому что это уже неважно. Но я прошу прощения, если ты чувствуешь, что я тебя обманывала.
Я хочу сказать:
— Все нормально. — Иногда меня удивляет, как сложно говорить вещи, которые должно быть легко говорить. Прямо сейчас я не ощущаю злости на нее, но почему-то я до сих пор не могу отпустить ситуацию.
Мне это в себе не нравится.
— Смотри, Роуз, давай на минутку сменим тему. Не хочу ставить тебя между двух огней, но у тебя есть новости от брата?
Я качаю головой.
— Нет. Но он не так уж долго молчит, мам.
Она обдумывает это, а потом заводит машину. Мне бы хотелось ей соврать, но у меня нет новостей от Питера. Совсем никаких.