Признания шпиона
Шрифт:
Как бы то ни было, вечером, где-то в начале шестого, Розарио отвезли в тот же изолятор, что и Рика. Она сразу же сцепилась с тюремной охраной. "Одной из надзирательниц оказалась белобрысая толстуха. Она была похожа на корову и бранилась, как извозчик, — жаловалась Розарио позже. — Там было полно ужасных, грязных, омерзительных людей, от которых разило перегаром. Всех их должны были посадить в тюрьму… И эта женщина говорит, что мне нужно сесть рядом с этими мужиками, которые так и буравили меня глазами… Я говорю: "Не хочу с ними сидеть!" А она мне: "Тебя не спрашивают, хочешь или не хочешь. Отправляйся куда сказано". И вы представляете, меня продержали там больше двух часов! Два с половиной часа — и все это время те мужики не сводили с меня глаз!"
До Рика, находившегося в соседней камере, доносились жалобы Розарио. Он заплакал. «Я все думал: "Какой же я был дурак, что не смог этого предвидеть!" Оглядываясь назад, я понял, что сигналов опасности
Александр Иосифович Лысенко, резидент в российском посольстве в Вашингтоне, услышал об арестах утром в четверг и сразу же отправил срочную телеграмму Евгению Примакову, который в то время был директором российской Службы внешней разведки (СВР). Еще накануне Лысенко заподозрил неладное. Один из его подчинённых увидел метку, сделанную мелом на условленном месте, которое русские использовали для связи с Людмилой. Людмиле было велено изменить условный знак. Сначала каждый раз, когда ему было нужно воспользоваться тайником, он чертил на почтовом ящике горизонтальную линию. Но с недавнего времени СВР изменила эту линию на вертикальную. Лысенко знал, что Людмила славится своими глупыми ошибками. Однажды шпион начертил сигнал не легкостирающимся мелом, а белым карандашом. Офицеру СВР пришлось потратить несколько минут, смывая карандашную метку растворителем и бумажными салфетками. Вполне вероятно, что Людмила просто-напросто снова все перепутал.
Но, с другой стороны, это могла быть ловушка. Не исключено, что где-то неподалёку от этого места засели агенты ФБР, чтобы сфотографировать и задержать любого, кто туда придёт. СВР должна была ответить на оставленный Людмилой знак в день его появления, но Лысенко не знал, что делать в этой ситуации, поэтому не сделал ничего. Узнав во вторник об аресте Рика, Лысенко понял, что поступил правильно. Хотя ему никогда не сообщали настоящее имя Рика, он был уверен, что пойманный шпион — это Людмила.
Горизонтальная линия действительно была ловушкой, устроенной ФБР. Джим Милбурн из ФБР знал, что СВР выбрала почтовый ящик в качестве места для постановки сигнала, но не подозревал о том, что он был изменён на вертикальную линию. В результате утром в понедельник ФБР пометило ящик и в течение 24 часов держало арест Рика в тайне, сделав последнюю попытку поймать сотрудника КГБ во время встречи с Риком.
Новость об аресте Рика поставила на уши всю Москву. Директор Примаков сразу же позвонил генерал-лейтенанту Вадиму Кирпиченко, который в то время возглавлял группу советников в СВР. Отношения, связывавшие двух мужчин, были по-своему уникальны. Будучи резидентом КГБ в Каире, Кирпиченко уже хорошо знал Примакова, тогда ещё простого советского журналиста. В начале 70-х Примаков предупредил Кирпиченко о том, что Египет вот-вот разорвёт свои тесные связи с СССР, но Кирпиченко ему не поверил. Когда Примакова назначили директором СВР, он в шутку напомнил Кирпиченко об этом инциденте во время их частного разговора. В 1985 году бывший директор КГБ Владимир Крючков поручил именно Кирпиченко вести дело Рика, когда тот впервые предложил им свои услуги в качестве шпиона. И Примаков, и Кирпиченко знали, что обнаружение "крота" КГБ в ЦРУ неизбежно нанесёт серьёзный урон российско-американским отношениям. Они поехали в Кремль на аудиенцию с Борисом Николаевичем Ельциным. В то время президент России был вовлечён в жёсткую перебранку с парламентом по поводу амнистии нескольким из его злейших врагов — главарей мятежа против его правительства, со времени которого прошло всего лишь четыре месяца. Ельцин разозлился. Меньше всего ему нужен был очередной кризис. В скором времени Ельцину сообщили, что президент Клинтон собирается направить ему официальную ноту протеста и послать в Москву двух офицеров ЦРУ. Они должны были задать официальным лицам из СВР вопросы относительно человека, которого средства массовой информации США окрестили "самым вредоносным предателем Америки". По дороге обратно в штаб-квартиру СВР Примаков повернулся к своему другу и советчику.
— Что будем делать? — спросил он.
— Искать, — буркнул Кирпиченко.
Настал черед СВР выяснять причины ареста одного из своих шпионов.
Рано утром во вторник Рика и Розарио втолкнули на заднее сиденье машины судебного исполнителя США и отвезли в здание федерального суда Александрии для предъявления обвинения. Это было их первое свидание с момента ареста. «мы были в истерике, — вспоминал Эймс. — Я твердил: "Прости меня. Прости меня". Розарио призналась, что ФБР хитростью заставило ее сделать какое-то заявление. Я сказал: "Это не имеет значения. Все будет хорошо"».
Их ожидала толпа репортёров. В крошечном зале суда Халкоуэр кратко изложил суть дела, возбуждённого правительством, судье США Бэрри Р. Порецу. Рик чувствовал, что должен что-то сказать,
— Меня зовут Плато Качерис, — представился тот.
— Я не знал, где взять адвоката, и смотрите-ка, получил Плато Качериса! — отозвался улыбающийся Рик.
Он узнал Качериса по телевизионным выпускам новостей и фотографиям в газетах и журналах. Этот 64-летний адвокат считался одним из лучших в федеральном округе Колумбия. Во время уотергейтского скандала он представлял интересы бывшего генерального прокурора США Джона Митчелла; во время ирангейтских событий — секретаря Оливера Норта Фоун Холла. Он защищал многих богачей и знаменитостей, включая жену Джека Кента Кука, владельца футбольной команды "Вашингтон ред скинс". Час работы Качериса стоил 400 долларов. В качестве адвоката, назначенного судом для Рика, он должен был получать всего 65 долларов в час, но когда судья Порец попросил Качериса представлять Рика, адвокат согласился, не раздумывая. Одной из причин была бесплатная реклама. Кроме того, Качерис обожал безнадёжные дела. Он занимался юриспруденцией уже 40 лет, и самыми лучшими его воспоминаниями были судебные процессы, которые он выиграл, совершив невозможное.
В тот день Качерис зашёл в суд, чтобы ознакомиться с обвинениями правительства против его нового клиента.
Дела у Рика обстояли неважно, и Качерис почувствовал себя в своей стихии. Пожимая руку своему клиенту, он внимательно его изучал. Его удивило кажущееся спокойствие Рика. Большинство ответчиков, даже те, кто сам был юристом, после ареста проявляли все признаки "тюремного шока". «Рик полностью сохранял самообладание, — позже сказал Качерис. — всем своим видом он словно говорил: "Я ожидал этого. Теперь это случилось, и мне нужно с этим справиться". На себя ему было плевать. Он был одержим идеей, что должен сделать все, чтобы спасти Розарио».
Не дожидаясь вопросов, Рик признался, что был "кротом" КГБ. "всю оставшуюся жизнь я проведу в тюрьме, — сказал он, — но мы не можем позволить им наказать Розарио за мои ошибки".
В тот же вторник Розарио встретилась со своим адвокатом Уильямом Б. Каммингсом. Уступая Качерису в шике и популярности, он тоже имел хорошую репутацию. 54-летний Каммингс в 70-е годы занимал должность прокурора США в Северной Вирджинии и, как и Качерис, в прошлом уже участвовал в судебных процессах над шпионами. Каммингс был единственным адвокатом, которому за последние годы удалось добиться оправдания ответчика, обвиняемого в шпионаже. Он выиграл процесс над Ричардом Крэйгом Смитом, отставным офицером разведки, в 1984 году обвинённым в шпионаже в пользу русских.
В 1967 году Качерис был защитником Герберта У. Бекенхаупта, сержанта военно-воздушных сил, осуждённого за продажу Советам военных секретов. ФБР поймало его благодаря донесениям генерала ГРУ Дмитрия Полякова (Топхэта). Теперь Качерис стал адвокатом "крота" КГБ, который заложил Полякова Советам и был виновен в его гибели.
В течение нескольких следующих дней Качерис и Каммингс изучали улики. В результате обыска, произведённого в доме Рика, были обнаружены десятки компрометирующих записей. В особенности Качериса беспокоили два документа. Во-первых, письмо на девяти страницах, переданное Владом Рику в Риме. В нем упоминалась сумма в 2,7 млн. долларов, которую КГБ либо заплатил ему, либо держал для него в Москве. К письму прилагались фотографии участка земли, отведённого для будущей дачи Рика. Второй документ, выдававший Рика с потрохами, представлял собой копию письма от 17 декабря 1990 г., которое Рик написал КГБ. В нем он предупредил русских о том, что Пролог является внедрённым "кротом" ЦРУ. Этих двух документов было достаточно, чтобы доказать, что Рик шпион. Первый подтверждал, что русские платили Рику огромные суммы наличными. Второй объяснял, почему. Естественно, Качерис не подозревал о том, что Пролог был двойным агентом. Если бы он это знал, то мог бы заявить, что записка Рика о Прологе ничего не значит. Как можно было обвинять Рика в том, что он предал двойного агента? Однако никто в правительстве не сказал ни Качерису, ни средствам массовой информации правду о Прологе. Некоторые агенты ФБР даже высказывали предположения, что Пролог был арестован и расстрелян. На основании того, что ему удалось узнать, Качерис сообщил Рику, что у него нег практически никаких смягчающих обстоятельств. Тем не менее он рекомендовал Рику заставить правительство привлечь его к суду. В запасе у Качериса оставалось несколько юридических манёвров, которые он мог применить, и он знал, что ЦРУ не захочет, чтобы его внутренние дела обсуждались на открытом судебном процессе.