Признать невиновного виновным. Записки идеалистки
Шрифт:
– Подсудимая заявила на суде, что это не ее фотографии. Что с этим прикажете делать?
– А ничего. Мало ли кто чего заявляет? Вы же судья. За вами последнее слово. Мы, как могли, вам помогали. Договорились с известным журналистом, он беседовал с этими двумя русскими девчонками, сдуру принявшими мусульманство. Как мог, их разговорил. Просили его, чтобы он особо не обозначал, что они с нами сотрудничали. Он написал в одной из центральных газет нужную для нас статью, абсолютно грамотно расставив акценты. Картина в общественном мнении получилась правильная: чеченка сбивает с толку русских девушек. Вербует их в террористки. Хорошо, что вы этого журналиста на суд вытащили. А то со свидетелями обвинения у вас как-то не очень хорошо получилось. Нашего сотрудника, Тимура Ахмадова, который эту чеченку нам нашел, мы отправили
Не стоит себя мучить. Вам-то самой как кажется: она – террористка или просто чеченка? Если не террористка, то чего она приехала в Москву? Кто ее тут ждал? Скажите мне вообще, зачем они все сюда понаехали? Работу у наших людей отбирают. Тем более наши бойцы с ними воевали, кровь свою проливали…
– С этим не поспоришь… В общем, дело и правда безвыходное. Прокурор просит двенадцать лет, придется дать чуть поменьше. Условный срок никак не выходит, – с тоской вздохнула судья Мухина. – А много у вас там еще таких дел чеченских?
– Кажется, больше не будет. Видите сами, на это-то с трудом доказательств наскребли. Хорошо, она в суд присяжных не пошла. Пришлось бы вам попотеть перед ними или спецколлегию собирать. У вас ведь в таких делах опыт великий!
– Опыт не опыт, но с присяжными каждый раз как в рулетку играешь. Честно говоря, мне больше не хотелось бы с ними связываться. Самой судить как-то привычней.
Встреча с адвокатом Поповским была неприятна судье Мухиной. Она снова вспоминала «дело Мухадиевой», которое и так не давало ей покоя. Вот уже несколько лет она не могла отделаться от навязчивой мысли: «А что бы случилось, если бы я тогда эту чеченку оправдала?».
Ответ на этот неприятный вопрос Галина Викентьевна прекрасно знала, и он ее совсем не устраивал. Вылетела бы она из горсуда с треском и с волчьим билетом. Мужа уволили бы из органов. Что бы она получила бы взамен? Только одно: избавилась бы от наваждения. Тогда в суде, когда она зачитала приговор, чеченка посмотрела на нее с таким разочарованием…
И почему-то улыбнулась. Галине Викентьевне часто снилась эта сцена: она читает приговор, а молодая девушка в клетке смотрит на нее и как будто бы смеется…
Глава пятая. У французов
Газета «Резонанс», в которой я работала, закрылась в одночасье. То есть вчера еще все ходили на работу, планировали заметки в номер, бодро стучали по клавишам недавно закупленных компьютеров, а потом главреду позвонил владелец и сказал, что выпуск газеты прекращен по финансовым соображениям: она-де не оправдала инвестиционных ожиданий. Так выглядела картина несчастья в изложении заместителя главного редактора, который объявил об этом журналистам и техническому персоналу. О том, что произошло на самом деле, знали всего несколько человек – главред и два его заместителя. Но как их ни пытали, они ни за что не кололись. Не прояснилась ситуация и после общего редакционного совещания с участием гендиректора, по совместительству – видного функционера в журналистском сообществе. Он промямлил что-то невнятное вроде «смена концепции, отсутствие рекламы» и уехал из редакции, пообещав, что всем выплатят зарплату за прошлый месяц. При условии, что журналисты будут сидеть тихо и не вздумают распространяться по поводу «удушения свободной прессы», «руки Кремля» и т. д.
Никто, правда, и не собирался рвать на себе рубаху и кричать, что газету закрыли потому, что она была шибко оппозиционная.
«Резонанс» и вправду был критичным по отношению к власти изданием, но за границы дозволенного редакция старалась не выходить. Поговаривали, что на самом деле она принадлежала одному из беглых российских олигархов, который это особо не афишировал. Он якобы учредил ее из сентиментальных чувств к главному редактору, возглавлявшему раньше другую финансируемую им газету, закрытую несколько лет назад властями за оппозиционность. Этот главный редактор тогда сильно пострадал, вот олигарх и обещал помогать ему чуть ли не всю жизнь. Тем более что «Резонанс» кусал власть, и олигарху это нравилось. Но через пару лет у него начались проблемы с финансами, он к газете охладел, решил все деньги тратить на Интернет-ресурсы
Как бы там ни было, но я неожиданно осталась без работы. Пробовала устроиться в другие издания, но везде меня довольно вежливо отшивали – правозащитной тематики побаивались. «Лиза Паншева – не журналистка. Она правозащитница, пусть создает свою организацию и “пилит” гранты!» – так обо мне говорили коллеги. И всегда находились доброхоты, которые с удовольствием передавали эти слова. Поняв, что в российской прессе мне ничего не светит, я устроилась на французское телевидение.
Иностранные корреспонденты, живущие в Москве, бывают разными. Есть те, которые приезжают в Россию, потому что бредят этой страной, знают ее историю, интересуются всем, что здесь происходит, хотят понять русских и действительно разобраться в сложных процессах течения нашей жизни. Есть же и такие, которые, готовясь к длительной командировке в Россию, не утруждают себя тем, чтобы узнать что-либо поподробнее о здешней жизни, а приезжают в страну с заранее сформировавшимися клише. И потом, уже работая в Москве или путешествуя по стране, стараются подгонять свои репортажи или статьи под те представления, которые у них были перед приездом в Россию.
Жерар Лемурье, корреспондент, который возглавлял корпункт одного из французских телеканалов в Москве, из тех, кому Россия искренне интересна. Он почти совсем не говорит по-русски, хотя упорно пытался учить язык. При этом он прочел почти всю классическую русскую литературу в переводе на французский. Неплохо знает современных российских авторов.
Впрочем, представления Жерара о том, какие сюжеты надо снимать в России, и представления его шефа из Парижа расходились диаметрально. И эти несовпадения были предметом ежедневных многочасовых споров по телефону. Жерар пытался объяснить шефу, что происходит в России и о чем было бы хорошо рассказать французскому зрителю. Однажды после нескончаемого телефонного разговора, пачки выкуренных «Gauloise», отборного французского мата вперемежку с отдельными словами из крепких русских выражений ему все-таки удалось убедить парижское бюро разрешить сделать хотя бы один сюжет о судебном процессе над Михаилом Ходорковским. И это было уже большим прогрессом. Как правило, редакция заказывала своему корпункту так называемые «фольклорные» истории: например, о жизни «новых русских» в Москве, о резком сокращении улова осетровых на Каспии и дефиците черной икры в России. Устраиваясь работать на французское телевидение, я, конечно, не думала, что представления французов о России столь примитивны и что мне придется часами звонить в департамент здравоохранения и сельского хозяйства, чтобы получить разрешение на съемки птицефермы где-то в деревне под Новосибирском. Впрочем, одной из причин, заставивших меня пойти работать на телевидение, было желание во что бы то ни стало поехать в Чечню и встретиться с Рамзаном Кадыровым. Я решила, что обязательно должна передать ему просьбу Фатимы Мухадиевой.
Глава шестая. Обычный город Грозный
На дворе стоял ноябрь 2006 года. Весь мир был потрясен убийством Анны Политковской. Чечня и Россия уже больше месяца не сходили с полос западных газет. Французские телеканалы не отставали от своих коллег. Московское бюро показало несколько сюжетов, посвященных гибели Политковской. Все обсуждали, станет ли Рамзан Кадыров президентом Чечни. Я поняла, что нужно использовать момент всеобщего интереса к этой теме и предложить Парижу интервью с Кадыровым.
«Мы должны срочно поехать в Чечню, пока конкурирующий канал TV 1 нас не опередил», – убеждала я Жерара. Правда, его особенно и не пришлось уговаривать. Будучи профессионалом, он прекрасно чувствовал конъюнктуру и сам собирался поехать в Чечню. И начались мои ежедневные телефонные переговоры с пресс-секретарем Кадырова. Очередь из журналистов российских и западных СМИ, желающих взять интервью у его шефа, росла с каждым днем. Пресс-секретарь нам не отказывал, но ничего толком и не обещал. Наконец после десятого звонка и моей жалкой угрозы, что если интервью не состоится, то о Кадырове будут плохо писать французские журналисты, он сжалился над нами и назначил день интервью. Я, Жерар и оператор Сергей полетели в Ингушетию.