Признаю себя виновным...

Икрами Джалол

Мухаббат, потупившись, стояла у двери. Зайнаб не хотела обижать свою маленькую и единственную подругу.

— Спасибо, доктор, — преодолевая внезапно вспыхнувшую враждебность, сказала она. — Я, правда, не посылала к вам Мухаббат, но вы сами понимаете — если человек теряет сознание, вряд ли он может позвать врача или дать какие-либо распоряжения… Я немного переутомилась. Всю ночь работала…

Женщина-врач сняла халат и стала складывать его в чемоданчик; не глядя на Зайнаб, сказала:

— Удивительнее всего, что секретарь сельсовета звонил ко мне за час до того, как пришла эта девочка. Он тоже просил меня заглянуть в этот дом… Вы с ним знакомы?

Зайнаб смешалась.

— Как вам сказать?.. И да, и нет. Все, кто приезжают… Я обращалась к нему с просьбой определить меня

на квартиру, и он устроил меня в этот дом…

— Да, странно… Знаете, что он мне сказал? Девочка, выйди, — обратилась блондинка к Мухаббат и, когда девочка скрылась за дверью, испытующе заглянула Зайнаб в глаза, — он сказал мне буквально следующее: «Два человека в доме директора школы провели сегодня такую бурную ночь, что кому-нибудь из них неминуемо понадобится ваша помощь». Да, да, представьте, такую фразу по телефону! Я, конечно, бросила трубку…

Перед уходом женщина-врач сказала с усмешкой:

— Вы, очевидно, плохо переносите высокогорный климат. Я оставлю вам лекарство: три раза в день по двадцать капель. Денек полежите и уезжайте отсюда. Да побыстрее — атмосферное давление может сыграть с вами плохую шутку.

Она ушла, холодно попрощавшись. А несколько минут спустя, Мухаббат отправилась в школу. «Я скажу маме, что вам нездоровится», — крикнула она в окошко.

«Бежать, бежать, бежать! — пронеслось в голове Зайнаб. — Бежать от скандала, от позора, от грязных сплетен!» Судорожными, неверными движениями она стала собирать и запихивать в чемодан белье, всю свою косметику, тетради с записями, туфли — всё, что попадало под руку. Ей наплевали в лицо. Ее подвергли осмеянию. Кто эта женщина? Как она посмела? Врач? Ну и что же?.. У нее высшее образование, но разве это дает ей право… Через год и у меня будет высшее образование!.. Ах, как ты глупа, Зайнаб, ну при чем тут образование?.. В голове был полный сумбур, и со стороны можно было бы принять Зайнаб за лишенную рассудка.

Когда, наконец, чемодан был закрыт и Зайнаб, кое-как причесавшись, уже намеревалась открыть дверь и уйти, в коридоре раздались шаги. Девушка окаменела. Она поняла: это Анвар.

Глава 5.

Одиночество мое Как уйти мне от тоски

Без тебя моя душа бьется, сжатая в тиски.

Что ты сделала со мной? Одержим я! Исступлен

Даже днем я вижу ночь. Впереди меня — ни зги.

Шамсиддин Мухаммад Хафиз.

Вечером того же дня, когда уже выяснилось, что в школе сегодня зарплаты не будет, старая Шарофатхола, уборщица, рассказывала своей соседке:

— Что сегодня за день, Зумрат-биби! Я совсем потеряла голову! Можете ли вы себе представить: в семье нашего директора Анвар-джона всё полетело вверх тормашками. Я эту семью считала спокойной и благополучной и никогда, кажется, не замечала, чтобы там был непорядок. Помните, я вам рассказывала, что приехала к нам инспекторша из облоно? Молодая и совсем не похожая на других, которые когда-либо приезжали. Она в чулочках, и в туфельках на высоких каблуках и красит губы, а когда пройдет мимо — такой сладкий запах, как в городской аптеке. Помяните мое слово: всё началось с ее приезда. Наш директор живет при школе, в казенной квартире, вы ведь знаете, я у них иногда убирала и, если Сурайе-хон позовет — немножко стираю… Уж кому-кому, мне-то их жизнь известна.

Прихожу я в школу чуть свет — убираю, мою, всё как полагается, никогда никто мне в это время не мешает. Сегодня — только я успела помыть прихожую — идет Анвар-джон.

Думаю: «И куда тебя несет в такую рань? Боишься, небось, что инспекторша придерется к чистоте?» Я ему рассказываю, как есть, что завхоз жалеет соду, экономит. Рассказываю, а директор не слушает и прямо по мокрому

полу идет в кабинет. Я за ним, — там же еще не убрано! Он мне машет рукой: «Идите, идите. Не мешайте, у меня дела!» Ну что ж — пусть его. Но, знаете, Зумрат-биби, таким нашего директора я никогда не видела. Точь-в-точь, как шейх, когда накурится гашиша: глаза ничего не понимают и смотрят не на тебя, а в сторону, улыбается и, того и гляди, начнет танцевать. Конечно, меня это не касается, у меня работы полно, надо еще и классы прибрать, и коридор помыть, надо в учительской порядок навести. Анвар-джон прошел к себе в кабинет, открыл окно; я, когда ходила к арыку за водой, заметила — сидит за столом, лохматит пальцами прическу и все пишет, пишет… Потом ходил по залу, туда и обратно, туда и обратно и что-то бормотал. Думаю: может к Первому мая стихи сочиняет? Наш племянник Бахриддин, если сочиняет стихи — тоже вот так по двору ходит туда и сюда, ерошит волосы и бормочет слова.

Анвар-джон так утром и не вернулся домой. Учителя собрались. Я нарочно ждала — придет сегодня инспекторша или нет. Не пришла. Напрасно Анвар-джон беспокоился из-за чистоты… Ну, да ведь разве я его подведу! Понимаю — если начальство из области, надо держать школу, как стеклышко. Да уж какое начальство эта девчонка! Одно только название — инспектор. Будто, никто и не понимает, что приехала она сюда не по школьным делам, а к секретарю сельсовета. Каждый вечер к нему бегает. Там, знаете, напротив школы живет Хосият, жена сапожника, моя старая приятельница. Сколько раз она видела, как эта самая инспекторша, эта расфуфыренная девчонка, бежит вечером в сельсовет и — юрк в калиточку к Мухтару. А возвращается, когда уже темно. Думает, никто не видит…

…Сегодня у нас должны были выдавать зарплату. А в эти дни я после уборки уж домой не возвращаюсь — сижу и жду, пока директор съездит в район за деньгами. Чтобы не терять даром время, я работаю в дни получек у Сурайе-хон, ну, значит, в доме нашего директора, знаете ее? Сегодня тоже жду, когда придет Сурайе, скажет — идите, Шарофат-джон, там вам приготовлено мыло, белье, объяснит — нужно сегодня мыть полы или только стиркой заняться… Приходит, значит, Сурайе со своим мальчиком… Верите ли, лица на ней нет. Идет мимо меня — еле-еле кивнула. Как тут спрашивать? Я молчу: не ладно у них в доме. Разве так бывает, чтобы муж и жена за одну ночь стали вроде угорелых… А мальчик, как всегда, веселенький… Я тут еще одно приметила. Обычно, Сурайе-хон, если приходит в школу позже директора, обязательно зайдет к нему в кабинет. Сегодня — прямо в класс. Накинулась на дежурную девочку: «Почему доска плохо вытерта? Почему не проверяет ногти у мальчиков, а только у девочек?» Как не понять — пришла наша Сурайе в скверном настроении.

Ну, не зовет — не напрашиваться же мне! А домой идти в день получки тоже не дело. Ладно, думаю, мне еще лучше — денек отдохну. Пошла к Хосият, к жене сапожника, их дом напротив школы. Хосият как раз занялась во дворе, а я села на камень у растворенной калитки, можно и с Хосият разговаривать и за школой следить — вдруг после урока Сурайе-хон начнет меня искать. Мы, значит, перебрасываемся словами с Хосият. Первая перемена. Не идет Сурайе. Скоро вторая перемена. Смотрю — выбегает из дома директора их дочка Мухаббат. Увидела меня: «Тетушка Шарофат, что это вы сегодня к нам не пришли?» Говорю — мама не позвала. А где же, спрашиваю, ваша гостья? «Ах, — отвечает Мухаббат, — я как раз бегу к доктору. Заболела тетя Зайнаб». Хотела я ее расспросить, но у девочки только пятки засверкали.

Скоро, смотрю, возвращается вместе с Мариам Сергеевной — врачихой. Тоже из этих, которые с секретарем сельсовета, с Мухтаром… Он ведь у нас славится: то одна, то другая к нему ходит. Ну, вот с приездом инспекторши врачиха и получила отставку…

Ах, Зумрат-биби, какие ныне пошли времена! В кого только верить, чье счастье считать крепким? Разве я не понимаю — в доме директора большие неприятности. Почему сегодня мы все сидим без денег? Виданное ли дело — забыл! Да как это может быть, чтобы наш директор, такой внимательный и добрый человек, как Анвар-джон, мог забыть, что и учителя, и все служащие, и я ждем этого дня две недели!.. А тем более праздник на носу…