Призрачная Америка

Федотов Алексей Александрович

— Мистер Линс сегодня, как безумный смеялся над моим новым романом.

— Смеялся? Но ведь они ему всегда нравились? В чем же дело?

— Ему и этот понравился. Но он увидел в нем нечто, что не видел в прошлых – то, над чем, по его словам, уже через несколько лет людей научат смеяться. Представляешь, он сказал, что пока эту книгу нужно отложить, а через пять лет из нее можно будет сляпать замечательный сценарий для комедии!

— А про что роман?

— Представляешь, две пары на машине едут по безлюдной местности Америки. В этой фактически пустыне их вдруг останавливает полицейский патруль, ведет к мировому судье, приговаривающему их к смертной казни за превышение скорости.

Но приговор не сразу приводят в исполнение: они видят, что все население городка – это семья этого судьи, который и правда был когда-то мировым судьей. Половина его родных — мутанты, появившиеся на свет такими от того, что город стоит на свалке радиоактивных отходов. Судья и сам урод: у него пристегнутый нос, искусственная нога. Обреченные на смерть несчастные обнаруживают в комнате, в которой их заперли документы больше чем сотни казненных по приговору этого судьи людей, который за свои несчастья мстит всему миру.

— И мистер Линс смеялся над этим?

— Представляешь: да! Он сказал, что я, сам того не ожидая, вернул из прошлого еще одну очень любопытную грань художественного воздействия на сознание. По его словам во многих империях периода упадка, так называемое избранное общество смеялось над чужими уродствами, над чужими страданиями. Из людей искусственно делали уродов, путем различных изуверских операций, причем, как правило, брали для них маленьких детей. А сейчас, как он говорит, все общество становится «избранным», это будет забавно широкой публике, как черни древнего Рима было смешно смотреть на бои гладиаторов или на то, как христиан на арене цирка разрывали хищные звери. Мистер Линс считает, что нужно сделать целый цикл таких комедий через какое-то время, чтобы люди смеялись над чужой болью, видя вокруг сплошной «Диснейленд», а потом другие, также бездушно смеялись над их болью, чтобы исчезло сочувствие и сострадание…

— Но он же не сказал, что ты утратил свой талант? – спросил практичный Майкл.

— Нет, и более того, сказал, что в нем открылись новые грани. И за эту книгу, хотя она и будет пока отложена, мне выплатят условленный гонорар. Но мне стало тошно, как никогда, я хочу вырваться из этого заколдованного круга зла, я не хочу ему служить, но я не знаю, как это сделать… От бессилия мне хочется пить до потери сознания, изо дня в день, чтобы и мистер Линс и все отстали, наконец, от меня, чтобы дали мне шанс спокойной жизни!

— Так можно и до белой горячки допиться! — назидательно заметил секретарь.

— А ты думаешь, что я увижу что-то еще хуже того, что видел? – презрительно посмотрел на него Арнольд. – Как я мечтаю о свободе, я отдал бы за нее и свой талант, который мне кажется все более мифическим, и свои деньги, и свою славу!

— За такую цену ты может это и получишь, — сам не зная почему буркнул Майкл, допивая оставшееся в бутылке виски.

— Ты думаешь? – повеселел Стерн. – Иди, принеси еще пару бутылок виски и чего-нибудь поесть. Ты вселил в меня новую надежду.

У храма

Мэр Бэрримор стоял возле храма с отцом Уильямом и озабоченно обсуждал с ним ситуацию.

— Не нравится мне все это, — сказал отставной генерал. – Похоже, что эти силы опять пытаются вернуть себе город.

— А разве они когда-то отказывались от этого желания? – удивленно посмотрел на него священник. – Признаюсь вам, что с тех пор, как я познакомился с этим необычным русским – протоиереем Николаем, а особенно с тех пор, как начал служить в этом храме, мне стали видеться многие вещи намного объемнее и глубже. Так вот уверяю вас, что у них

и на миг мысли такой не возникало, чтобы оставить в покое этот городок, который был их полным владением. Если бы не отец Альберт и отец Николай, то они бы так и властвовали здесь.

— Время прошло, — тихо ответил мэр, — теперь не заслуги умерших, а жизнь живых должна показывать насколько мы способны к противостоянию.

— Конечно, мы не способны, — уверенно ответил отец Уильям. – Даже те два священника, у могил которых мы сейчас стоим не были способны, пока были живы, или почти не способны. Но Христос может все. Он может из того, кто ничего внешне собой не представляет и, как кажется окружающим, не имеет никакой ценности, сделать героя. А, надеясь только на свои силы, даже герой может стать трусом или подлецом, потому что человеческие силы очень ограниченны.

— Вы про Ричарда? – спросил Бэрримор.

— В смысле?

— Ну, про его прошлые падения…

— Не нужно вспоминать то, что прошло.

— Так вы считаете, что те испытания, которые ему выпадают сейчас не из-за того, что было раньше?

— Думаю, что для того, чтобы он мог сделать еще шаг вперед. Или назад…

— Он уже знает о том, что сюда вновь едет следственная группа?

— Да. И мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

— Справятся ли с этим горожане?

— Об этом никто не знает до того, как пройдет или не пройдет свое жизненное испытание.

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Схимник» в клетке

В иммиграционной службе Нью–Йорка царило веселье. Сотрудники отдела только что проводили диссидента из СССР, попросившего политического убежища в США. Его история оказалась настолько необычной, что беседовавшие с Валерием (так звали эмигранта) начали смеяться, как только он вышел из здания, хотя веселого в ней ничего не было.

А суть событий, заставивших его покинуть Советский Союз, была следующей. У Валерия была глубоко верующая мать, которая овдовев стала тайной монахиней. Она неотлучно находилась со своим духовным отцом схииеромонахом Нектарием и еще несколькими людьми, почитавшими отца Нектария за великого старца, хотя ему не было и пятидесяти. Все они укрывались от безбожных советских властей в каком-то домике в горах Абхазии. А вот сын монахини Нимфодоры Сергей был совсем не религиозным.

Жил он в Питере, кропал какие-то душевредные стишки, увлекался выпивкой, девочками, не брезговал и травкой, вылетел из института за аморалку и перебивался случайными заработками. Вследствие всего этого, включая родство, находился под пристальным наблюдением соответствующих государственных структур. Они предлагали ему стать «сексотом», но Валерий счел, что это ниже его богемного достоинства. Тогда ему сказали, чтобы из Питера он выметался в течение недели, а то у него будет только два пути – в тюрьму за травку или в «дурку» за стишки.

Парень решил навестить мать, нашел ее в горах. И надо же такому случиться, что от перепоя и переутомления в дороге у него появился сильный жар, как только он увидел Нимфодору. Валера упал у ее ног без сознания.

— Видимый знак того, что сын твой бесноватый, — назидательно сказал отец Нектарий, и монахиня заплакала.

— Надо бы его пособоровать, — робко попросила она.

— Пособоровать? – презрительно передразнил ее «старец». – Да что толку от соборования, когда сын твой умрет к утру, а потому как жизнь он проводил недостойную, то пойдет прямиком в ад, и никакое соборование ему не поможет.