Призрачная дорога
Шрифт:
– Писатели не могут выдумать ничего интересного, – сообщил печник.
Я опять вздохнул.
Что-то часто я вздыхаю в последнее время.
Позади печника тенью притаился наполовину разобранный камин.
Все предметы вокруг покрыты пылью.
Мини-Помпеи перед потухшим мини-Везувием.
Печник работает вдумчиво и неторопливо. Согласно замыслу обновлённый камин должен стать изящнее прежнего, но пока он, наоборот, занимает всё больше пространства.
Едва
Пора уже проведать Кисоньку.
Глава 5
Кисонька раскинулась, как пьяное хамло, поперёк кровати.
С одного конца ножка с красивыми пальцами, с другого – горячая и симметричная розовая голова c закрытыми глазами.
Из-под наваленных как попало кудрей торчит ушко.
Какое чудо эта голова и это ушко из-под волос!
Губки приоткрылись, веко со вчерашней подводкой скомкалось.
Кисонька прислушивается к чему-то во сне. Пытается что-то понять.
Такие лица бывают у жертв терактов или, наоборот, у застреленных террористов.
Как-будто тайна вот-вот должна открыться, но всё никак не открывается.
Кисонька перечёркивает собой кровать, образуя запрещающий знак.
Яркий луч проникает через щель между ставнями и рассекает Кисоньку пополам. Так иллюзионисты распиливают на арене улыбающихся женщин.
Кисонька распространяет жар и аромат. Вот бы весь окружающий кислород пах как она.
Я вдохнул и залыбился, как дурак.
Посмотрел на ножку. Ножка так и напрашивается.
Я склонился и поцеловал.
На полу валяются лосины тропической расцветки.
Я поднял их и прижал к лицу.
Северокорейские агенты отравили брата Председателя Трудовой партии Кореи Ким Чен Ына похожим способом.
Не в том смысле, что прижали к его лицу кисонькины лосины.
От лосин он бы наоборот воспрял.
Они поднесли к его носу лоскут, пропитанный ядовитым дурманом.
Через несколько часов бедняга скончался.
Я от Кисонькиного запаха теряю разум.
Начинаю её обожать настолько, что хочу скомкать, запихнуть под одежду, прижать к сердцу и всегда там носить.
Главное – никогда этого не делать.
Подобного скомкивания её организм не выдержит.
Но есть у меня и менее опасные желания – я хочу ею стать.
Хочу немножечко побыть Кисонькой.
Недолго думая, я натянул на себя её лосины.
Эластичная ткань позволяет.
У Наполеона вся армия в лосинах ходила.
Не в леопардовых, правда, а в белых. Тогда это было нормой. Сотни тысяч мужчин в лосинах.
И все возле моего дома.
Вы только
Просто никого нет, мы с Кисонькой одни. Тем более она спит.
А ведь ещё недавно рядом спала сиротка.
Её разобранная кроватка стоит в сарае.
Не выкидываем, авось пригодится.
Глава 6
Сиротка была самая настоящая. У неё из родителей только бабушка.
И бабушкина сестра.
Бабушек две, а родителей нет.
Познакомились мы на Новый год.
Перед тем как позвонить в железную дверь сироткиной квартиры, мы с Кисонькой задержались этажом ниже – прямо на лестнице я преобразился в Деда Мороза.
Всё необходимое было у меня с собой.
Я надел красный тулуп, шапку с белым отворотом и бороду. (Дети нынче пошли наблюдательные, вычисляют самозванцев по башмакам.) Так вот, чтобы избежать провала, я всунул ноги в горнолыжные ботинки.
Походка моя сделалась словно у штурмовика из «Звёздных войн», из-под пяток вылетал пластмассовый стук.
Укутанный синтетикой, скрытый под курчавым забралом бороды, я вспотел, не успев взять в руки мешок с подарками.
Из квартир высунулись любопытные, весь подъезд был в курсе – к сиротке сегодня придёт праздник. На лицах переливалось удовольствие от предстоящих пересудов, будто я – жених, явившийся свататься.
Дверь передо мной приоткрыла худощавая, даже костлявая, высокая старушка в платье с большим кружевным воротником, который двумя белыми крыльями спускался ей на грудь.
Это была, как после выяснилось, родная бабушка.
– Вы к кому? – спросила она через щель.
– Я Дед Мороз, – забыв о всякой величавости, почему-то виноватым шёпотом ответил я.
– Что вам нужно? – спросила бабушка.
– Я принёс подарки, – ответил я растерянно и показал мешок.
– Ну проходите, – милостиво позволила бабушка, сняла цепочку и открыла дверь пошире.
Из глубины жилища, переваливаясь с одной ноги на другую, приближалась другая старушка – бабка номер два. Ноги у неё были кривые, как у кавалериста. Одета она была в застиранные мужские трусы спортивного кроя и громадную несвежую футболку.
Сама cиротка выглядывала из комнаты. Любопытство на её личике сменялось испугом, а кокетство – осторожностью.
Мы с сироткой в тот момент были чем-то похожи. Я – чудо переодетое, она – почти настоящее.
В ней было понимание всего на свете. Понимание того, что перестают понимать взрослые. Понимание того, что понимать ничего не надо – всё и так понятно. Например, что я – реальный Дед Мороз, а не ряженый.
Готовность радоваться ещё преобладала в ней над желанием разоблачать.