Призрачная любовь
Шрифт:
— Да, Лена, — прокомментировала Танюшка ситуацию, — наши мальчики "не фонтан".
— Это очевидно, — флегматично поддержала Лена.
Докурив вторую сигарету, девушки загрустили. По всему выходило, что попасть домой они смогут разве только пешком: за сорок минут не проехало ни одного автобуса. Ловить попутку было как-то боязно. Слишком уж часто по городу ходили страшилки о расчлененных женских труппах припозднившихся с возвращением домой, красоток.
Посовещавшись, решили скоротать ночь в квартире с призраком. До злополучного дома с остановки,
— Мрачноват ночной пейзаж, — сказала Таня, как только они закрыли за собой дверь, отгородившись от ночного города. Девушки с облегчением сбросили с ног туфли на высоком каблуке.
Танюшка прямиком прыгнула на диван. У неё была отвратительно-вредная привычка сидеть на собственных ногах, в результате чего она их все время отсиживала и потом ковыляла по дому, как утка.
— А если бы я с тобой сейчас не была, ты решилась бы ночевать тут одна? — задала Таня провокационный вопрос.
— Не решилась бы, — признала Лена.
— И пошла бы домой? Одна? Пешком?
— Да
Таня состроила гримасу:
— Ну и где тут логика, скажи на милость? Ведь одну одинокую девушку обидеть гораздо легче, чем двух одиноких девушек?
— А нет логики, — согласилась Лена. — Зато факт. В этой квартире мне страшно. Даже когда я не одна.
— И даже с учетом выпитого алкоголя, — подняла Таня указательный палец к потолку. — Ладно. План "А". Быстренько умываемся и ложимся спать. Когда спишь, и страх ни так донимает, и спирт потихоньку из головы выветривается. Да, ещё, чур, я у стеночки!
— Почему это ты у стеночки? — попыталась возмутиться Лена.
— А потому что я — гостья. Гостям полагается отдавать все самое лучшее.
Что тут можно возразить? Все правильно.
— План "В"? — тоскливо поинтересовалась Лена, заранее предвидя ответ.
— Отсутствует, — бодро сообщила Таня.
За неимением плана "В" девушки, быстро постелив постель, одновременно нырнули под одеяло. Болтать не стали. Потому что хорошего о прошедшем вечере сказать было все равно нечего. А плохого говорить не хотелось.
Вопреки ожиданиям, Лена провалилась в сон почти мгновенно.
Снилось, будто она вместе с матерью, вместе с умершими дедушкой и бабушкой, приехала в деревню. В те годы, когда они ездили туда наяву, это был цветущий край. С два десятка домов затерялись среди душистых трав, яблоневых садов, черёмухи и вязов.
Но во сне долина покрылась густой тенью. Грунтовые дороги развезло, залило водой до беспролазного состояния.
Бабушка забеспокоилась:
— Как же мы выедем-то, Коленька?
— Да не беспокойся ты ни о чем, Ниночка. По траве проедем, по жнивью.
Марина хранила молчание, отворачиваясь ото всех.
Изба была такой же, как всегда: сенцы, прихожая, откуда приятно веяло прохладой и запахами хлеба и керосина.
Предвосхитив намерение Лены пройти дальше, дедушка
— Ты, деточка, в дом-то не входи. Беги к матери. Пока можешь. А то потом-то поздно будет.
Опустив с ласкового дедушкиного лица взгляд вниз, Лена со удивлением заметила его ноги, все в глубоких язвах и струпьях. Леденящие пальцы страха сжали девушки сердце.
— Да ты, деточка, меня-то не бойся, — ласково, мягко, с жалостью сказал дедушка. — Я ведь люблю тебя. Я предупредить тебя пришел. Беги!
Лена побежала со всех ног к машине, которая вдруг оказалась очень далеко. Бежать приходилось по залитому водой колючему жнивью. А ноги почему-то оказались босыми?
Вода была ледяной.
— Мама! Мама! — кричала Лена на бегу, задыхаясь, — Уезжать нужно. Они мертвые все! Все мертвые! Они нас съесть хотят!
Подбежав, она ухватилась за руку женщины в черном балахоне. Женщина повернула лицо, и Лена поняла, что это не Марина — нее ей мать. Узкое злое лицо незнакомки, с щелевидными глазами, заволоченные мраком, было безобразным. Истлевшая кожа стекала с костей на лице.
— Нет! Они не хотят. Это я тебя проглочу.
Острые зубы вонзились Лене прямо в лицо. Резкая боль разлилась по телу.
Последней мыслью было: что же стало с матерью?
Проснувшись, Лена села, чувствуя, как сильно бьется сердце.
В комнате было тихо. Очень тихо. Словно бы за окном не ездили машины, не лежал целый город. Мучительно хотелось включить свет, чтобы рассеять остатки сна.
Девушка осторожно, чтобы не разбудить мирно спящую рядом подругу, выскользнула из-под одеяла. Лена прошла на кухню и жадными глотками, залпом, выпила два стакана холодной воды.
Ощущение ночного кошмара всё не проходило…
Тишину нарушил неприятный скрипучий звук.
Повернувшись, Лена увидела, что дверь в спальню распахнута настежь. Напротив неё стоит кресло-качалка, покачиваясь взад-вперед и издавая тот самый неприятный стук, что привлек Ленино внимание.
Лена замерла, спрашивая себя, что же она чувствует? И почему ещё способна рассуждать здраво? Почему она не кричит, не бежит, не бьётся в истерике?
Над спинкой кресла, серебром светились пепельно-пшеничные волосы.
"Это не наяву, — нашла для себя объяснение девушка. — Сон во сне!".
От этой мысли сразу стало легче. Природное живое любопытство толкнуло девушку вперед:
— Адам? — сорвалось с её губ.
Девушка даже не прошептала, — выдохнула имя, перешагивая через порог "кровавой" комнаты. Обходя кресло по кругу, девушка с замиранием сердца представляла, что сейчас увидит его, — автора дневника.
Среднего роста, как в детском стишке — "плечистый и крепкий", — призрак когда-то обладал жилистым, гибким телом танцора или акробата. Легкие вьющиеся волосы локонами обрамляли белокожее лицо с темными глазами. Кристаллики льда во взгляде делали его глаза совершенно жуткими. Тонкие, как у женщины, изогнутые брови и чувственные розовые губы, довершали портрет.