Призрачная пуля
Шрифт:
– Юрий Владимирович! Милейший! – засиял Виталий Иванович. – Вы – просто мой спаситель! Тогда я сейчас же выдвигаюсь на вокзал, встречать Ирину Петровну, а вы вечерком, часиков в восемь, подтягивайтесь в "Малахит", номер тысяча триста тринадцать! Там и познакомитесь! И про мою трость не забудьте, сделайте милость!
– Не забуду, – клятвенно заверил я.
Глава 3
Едва за агрономом захлопнулась дверь, как в кабинет впорхнула Даша, окунувшись в невесомые облака табачного дыма. Закашлявшись, девушка разогнала белесые тучи мановением
– Ну ты и жук, Котов! – покачала головой секретарша, потянувшись к авансу, греющемуся на столе в лучах солнца, лелея надежду, что от этого копейки вырастут и превратятся в рубли. Впрочем – нет, не вырастут. Их еще и поливать нужно…
Конечно, годы давали о себе знать, но я оставался так же быстр, как и в молодости. Опережая руку секретарши, я смахнул монеты со столешницы, отполированной наждаком жизни, в свой карман. Мне нужнее. Да и зачем женщине деньги? Все равно потратит на какие-нибудь глупости. Тушь, помада, румяна – что еще нужно им для счастья? Счастье мужчины достигается непомерным трудом и не в последнюю очередь зависит от полноты стакана.
– Вечером получу остальной гонорар и утром заплачу тебе, – пояснил я.
– Если к утру что-то останется, – заметила Даша.
Я лишь пожал плечами. Сумма серьезная, до утра столько не выпью. Должно остаться. Тем более, что скачки – по субботам. А в то, что мне повезет в карты, я сильно не рассчитывал. Кажется, сегодня мне повезет в любви!
Затушив сигарету, я нахлобучил на лоб шляпу и облачился в пиджак, столь же помятый, как и моя физиономия, только более приятного темно-синего цвета. До восьми вечера оставалось не так уж и много, а мне предстояло еще выдержать битву с пол-литрой коньяка и добраться до "Малахита". Очевидно, что с авансом я продешевил – хватало лишь на выпивку, без закуски и без билета на трамвай. Придется пилить пешком через добрую половину города. Добрую ли? Было ли, вообще, добро в этом загнивающем городе?
– Котов?
– Что?
– Ты как-то слишком быстро изменил свое мнение… ты ее знаешь?
– Кого? Иришку?
– Ах, так теперь она еще и Иришка? – возмутилась помощница.
Вот он. Еще один порок слабого пола – ревность. Ревность, подобно собаке на сене, щерит клыки, стоит показаться другой собаке, пусть и самой то сено ни к чему. Ревность как муравей, поселившийся в печенке, начинает копать ходы, выплескиваясь наружу желчью змеиного яда лишь от призрачного силуэта соперницы на горизонте. Даже я не смог бы сосчитать все кровавые отпечатки подошв ревности, вьющихся цепочкой следов от остывающего тела любовника, а уж в чем, но в преступлениях я знал толк. Сам их сколько совершил!
– Не твоего ума дело, – буркнул я.
Выставив вперед трость, на манер, как единорог выставляет свой единственный рог, не давая приблизиться хищнику, нацелившегося испить теплой крови из шеи жертвы, на тот случай, если девушке взбредет в ее взбалмошную головку накинуться на меня, я протиснулся к выходу. И лишь захлопнув за собой дверь, скрывшую собой разъяренную зелень Дашиных глаз, я зашагал к лестнице, поигрывая тростью на манер лондонского денди.
Но злой рок, преследовавший меня, в отличии от секретарши, оказался вездесущим. Будто мало грехов было на моей совести – судьба толкала совершить еще один. Я успел
В левой руке домоправитель сжимал желтый, как горчичник, лист бумаги, в котором я безошибочно узнал квитанцию на оплату аренды.
– А, гражданин Котов! – обрадовался Капустин. – А я как раз к вам!
Мой острый ум, натренированный годами детективных расследований, моментально сложил два плюс два – квитанцию и место, куда нес свое трясущееся, подобно холодцу, пузо жиртрест. Дурак бы не понял, к чем все это. Но я все понял!
– Позвольте поинтересоваться, товарищ Капустин, – издалека начал я. – Что вы делаете, чтобы не было войн и голода?
– Ну… э… я не воюю и не голодаю! – растерянно ответил арендодатель.
– Ну… так тоже можно, – согласился я. – Но я пошел дальше! До тех пор, пока капиталистические страны не прекратят свою колониальную политику в Африке – я решил не платить аренду! Это, если угодно, моя форма протеста!
– Слушай, ты…
Раньте выпрямил указательный палец, но, зная не понаслышке мой дикий нрав, спохватился и сомкнул ладонь в кулак.
– Котов, не надо мне тут зубы заговаривать! У тебя опять за прошлый месяц не плачено!
– Что? – взревел я. – Ты что, буржуй недобитый, поддерживаешь антисоветскую деятельность Запада?
– Нет, но я…
– Вот и ладушки…
Я вновь воспользовался тростью, на этот раз – чтобы удержать жирного борова на расстоянии. Ткнул ею в пузо лессора, вынуждая обрюзгшую скотину отступить к стене. Возможно, слегка опрометчиво. Острый наконечник опасно погрузился в свисающее брюхо, едва не лопнувшее, как воздушный шарик. Могло бы и бахнуть, уделав лестницу, да и меня вместе с ней, содержимым желудка, которое, судя по удушливой вони, исходящей изо рта, не было "Шипром".
Скользнув по ступенькам, я с головой окунулся в кипящую атмосферу Чикагинска. Казалось, что город, преисполненный греха и порока, уже опустился в преисподнюю, в самое адское пекло и медленно погружался на самое дно кастрюли с кипящим маслом, минуя все круги ада, с первого по последний.
В царящей жаре и духоте, утраивающей смрадные миазмы, запах свежих опилок, исходивший из распахнутых настежь дверей "Магнолии", показался самым настоящим одеколоном. Но голодный визг пилы красноречиво говорил, что ремонт там еще не закончен, а, стало быть, усталой душе придется искать другое место, дабы омыться янтарными слезами дешевого пойла.
Вздрогнув от прикосновения к коже ледяной, пропитавшейся потом, рубашки, я направил свои стопы в ближайший винно-водочный, где, уплатив причитающуюся дань паромщику, получил вожделенный полулитровый пропуск в мир сказочных грез, которые, подобно волшебному туману, стирались из памяти с первыми петухами. Оставалось решить ничтожную в союзном масштабе, но значимую для маленького человека проблему – где достойно употребить пойло, заглушив вопли совести и разума? Возвращаться со столь ценным грузом в контору нельзя – эту пещеру сторожила жестокая, бездушная гадюка с каштановыми волосами и прелестной мордашкой. Нужно найти более укромное место и, желательно, в прохладе.