Призрачные поезда
Шрифт:
– Ты откель такой приметелился.
– Я из будущего. – Рюкзак наконец оказался у меня в руках. «Кепка» замер. Наши лица были так близко, что я видел бугорок на слизистом крае его века. – В 1942-м году в войне с фашистской Германией ты умрёшь смертью храбрых в штрафном батальоне.
– Я человек нервный, пострадавший от царского тюремного режиму, за такие слова могу и врезать! – загоношился «кепка», не очень уверенно.
– Смотри! – я с треском сорвал липучку с горловины рюкзака, выдернул небольшой наладонный планшет, от прикосновения сразу засветивший экраном, и ткнул его в руку с наколками.
Даже не пришлось
Мальчик в пионерском галстуке на голую шею, приоткрыв рот, уставился на плывущих мерцающих рыбок, особенно ясно видимых в полутьме вагона.
– Тебе чего, шкет? Дуй до мамки, – растерянно сказал «кепка».
Скоро станция «Стадион Народов». И всё не по плану! Я должен был установить контакт с красноармейцем, комбригом! Вывести героев из метро в наше смутное время! А вместо того потерял время с вором. И всё по моей вине – прошляпил рюкзак. Но не может быть, невозможно, чтобы из-за тебя… Если сорвётся, нет мне прощения! Останется только навсегда сгинуть в тоннелях, делая стенгазету для Тоннелепроходчиков.
Расталкивая пассажиров, я вскачил на кожаный диван – пришлось задеть кедами подол платья сидевшей женщины, треснулся макушкой о потолок (светильник, поручень?); удерживая сияющий планшет, как икону в крёстном ходе, подался вперед и отчаянно, словно меня хотели вздёрнуть, закричал:
– Товарищи! Послушайте!
Лидия и Евдокия замолкли, краском цепко взглянул и переместил руку наизготовку, словно сжимая невидимую рукоять клинка.
– Война, товарищи!
Резко оборвала треньканье гармошка.
– Я с милёнком Сёмкою прокачусь подзёмкаю!.. – вслед за гармонью в тишине оборвались частушки, что выкликивал в глубине вагона шальной женский голос.
– На нашу Родину напали враги. Войска Еврорейха захватили страну. В Москве армия ландсвера.
Краском пробирался ко мне.
– Спокойно, товарищи. Кулацкий провокатор!
Вот сейчас достанет наган – разговор короток – и к стенке, и планшет с жёваным яблоком не защитит.
На подходе к станции поезд стал тормозить, я качнулся, балансируя со своём помосте, уронил гаджет, улавливая периферией слуха предательский хруст – не в своё время не садись; пытаясь удержаться, вцепился в какой-то выступ. Щелчок, шипение воздуха, словно под нами рассердился дракон. Состав лязгнул, пассажиры повалились.
Разлепляю глаза. Стоп-кран, сорванная проволочная пломба. Красноармеец стиснул моё запястье на болевой приём.
А-а!..
Закричал, рыдая:
– Товарищи! Это правда. Война! Ландсвер уже на Охотном ряду! В Кремле Временное правительство! Спасите Россию!
Свет погас. Девушка взвизгнула. Громко заплакал ребёнок. Обесточенная электричка медленно, словно корабль-призрак, вплывала на станцию «Стадион Народов».
Топографическая деталь – враг не просто у ворот города, а марширует уже по Охотному ряду к Красной площади – почему-то подействовала на красноармейца.
– Всем сохранять спокойствие и порядок! – отпустив меня, раскатисто скомандовал он, когда поезд нехотя остановился. – Выходим без толкотни на перрон! Мужчины, помогаем женщинам и детям!
Поразмыслив мгновенье, с шипеньем раздвинулись двери. Пассажиры, ошарашенные известием о войне, потрясённо,
Я обессиленно дотащился по перрону до скамьи и рухнул. Вдали, на другой стороне второй платформы, виднелись чёрные ряды бойцов «Белой стрелы».
Пассажиры заполняли пространство перед поездом, недоуменно озираясь, оглядывая станцию.
– Гля, жиган! – Я вздрогнул. – Ты чего там базарил? Какой штрафной батальон? Где погибну я?
«Кепка» стоял возле меня.
– Потом, друг!
Превозмогая слабость, я обогнул толпу пассажиров, пробрался к переходу.
На второй платформе – станция в плане напоминала букву «Ш», три палочки которой являлись тремя железнодорожными путями – стояли несколько офицеров под предводительством генерала Краснова. Висели флаги России, красное знамя СССР. Где дед его взял? Ограбил по пути «Музей советской оккупации», или хранил в той же комнате-кладовке? Ну да, как припекло, так про «ужасы тоталитаризма» верещать перестали, сразу под кумачёвый стяг выстроились. Почему-то я замечал ненужные, несущественные мелочи. В торце платформы оборудован импровизированный фуршет: столы с рядами коробочек сока, банок кофейного напитка, упаковок энергетического сухого продукта «Печеньки Госдепа». На каких загадочных складах всё это подготовлено? Ох, дед, ох, Василий! А ведь я временами считал старика никчёмным… хм, даже неловко вспоминать словцо. А Василий, простоватый, даже недалёкий, как я выскомерно полагал, казак Василий! Сейчас он стоял с сосредоточенным лицом, строгий, с выправкой спецназовца, на полусогнутой руке – армейский планшет, заряжающийся от шума.
Вдоль ближней ко мне платформы тянулась линия пластиковых столов со старомодными пачками бумаги и коробками шариковых авторучек. «Регистрация народного ополчения», – гласили таблички.
Неплохо.
Из-под свода свисал большущий светодиодный экран – такие транслируют на улицах и площадях социальную рекламу.
Дед кивнул Василию и Хмарову и громко, от волнения не своим голосом, провозгласил в невидимый издалека радио-микрофон, огибающий лицо:
– Товарищи, начинаем!
Василий ткнул пальцем в планшет.
Светодиодная панель вспыхнула. Тысяча человек – крепкая людская плотина – заворожённо подняли головы и потрясённо устремили взгляды на экран. В 1935-м уже показывали цветное звуковое кино? Даже если и так, впечатления от нашего фильма проняли даже меня.
Заиграла довольно бравурная – в духе индустриализации – музыка, начался фильм-клип о положении в стране. Пропагандистский, конечно, но очень точный, и впервые за много лет – ни одного доброго слова про общечеловеческие ценности, Локотскую республику, евроинтеграцию.
Когда и где его сняли? В голове стукнуло: Хадижат, Телекоммуникационный холдинг. Она? Но ведь риск какой – цифровать и монтировать подпольный видеоманифест прямо под носом начальства! Я вспомнил первую нашу встречу в метро – каблук её туфли застрял в гребёнке эскалатора. Она всё нарочно подстроила, или на ловца зверь? Я вспыхнул… Врал, что мне восемнадцать, что работаю в ТКХ. А она всё про меня знала. Что мне шестнадцать с половиной, что никакой я не сотрудник, а только школу закончил. И даже то, что «чистый», «прекраснодушный»… Закрыл глаза от стыда – а я-то изображал перед Хадижат бывалого парня, намекал, хоть и обиняками, что опытный умелый мужчина. А она всё про меня знала.