Призрак Белой Страны. Бунт теней исполненного, или Краткая история «Ветхозаветствующего» прозелитизма
Шрифт:
Убийца проверил, не запачкана ли случаем его одежда кровью? Нет! Тогда он снова огляделся, вытер нож и неспешно двинулся по парку.
А вот и улица! Из открытого окна доносился любимый шлягер Старого Оскола 30-х «Вдоль по Питерской». Убийца специально замедлил ход, показывая прохожим, что он наслаждается пением.
И никакой суеты.
В номере у девушек вновь появился Прошкин. Надежда поздоровалась вежливо, но сухо. Она навсегда запомнит подслушанные слова о своей внешности. Кирилл на это не обратил внимание, Погребняк его не волновала. Гораздо интереснее была встреча с
Они друг другу не понравились. Не понравились настолько, что ощутили взаимную неприязнь. Кирилл увидел в глазах Валентины острый ум, смелость, нежелание признавать авторитеты. Такая не станет, не задаваясь вопросами, отдаваться борьбе за идеалы пролетариата. Валентине же показалось, будто на нее вылили целый поток лжи. А ведь он практически не сказал ни слова, только поздоровался.
Но ложь. она в механических движениях, повороте головы, прищуре глаз. Он напомнил Валентине старосту с параллельного курса Фому Обноскина. Когда в одной из газет опубликовали его небольшую статью, Репринцева насчитала там восемь ссылок на Маркса, на одну меньше на Энгельса, и по десятку на Ленина и Сталина. Сплошной цитатник! Чуть позже на университетском диспуте Валентина спросила у Фомы, а хоть одно его слово в материале имеется? Обноскин возмутился, заявил, что «товарищ Репринцева не правильно понимает роль советского журналиста».
И вот теперь перед ней еще один Обноскин.
— Товарищ Репринцева собирается вместе с нами на экскурсию? — голосом Фомы поинтересовался Кирилл.
— Я Валентину уговаривала, но она заявила, что у нее другие планы, — поспешила вставить Надежда. Любишь, не любишь Прошкина, дело они делают одно.
— Совсем отбилась от коллектива! — потряс кулаком джигит.
— Жаль, очень жаль, — на непроницаемом лице Прошкина промелькнула едва заметная ирония.
«Нет, не похож он на Фому, — решила Валентина. — Тот хоть и карьерист, но полный дурак. Прет напролом. А этот себе на уме. Возможно, и компартия ему нужна для каких-то личных целей».
— Валя хочет написать статью о преступлениях в Старом Осколе, — осторожно встал на ее защиту Давид. — Она нам рассказывала, что у вас убили актрису. Она была коммунистка?
— Нет, — медленно протянул Прошкин.
— Хотя бы сочувствующая?
Давид достал Кирилла, тот решил поменять тему. Однако Валентина — тут как тут. Коровин ускользнул от ответа, может из Прошкина удастся что-нибудь вытянуть?
— Вчера я разговаривала с Андреем, он пообещал интересные факты насчет Федоровской. Разве вы не в курсе этого?
— Нет.
— А вы были с ней знакомы?
Небольшое замешательство, Прошкин словно раздумывал, как лучше ответить? И Валентине сразу стало ясно: был!
— Я приходил к ней на спектакль. Хотел взять интервью для нашего издания.
— У вас же нет издания?
— Почему? Выходит боевой листок: «К победе коммунизма!». Нерегулярно — средств не хватает, но выходит.
— Она дала интервью?
— Отказалась, когда поняла, что мы критикуем буржуазное искусство.
— И все?
— Все!
— Буржуазное искусство нужно не критиковать, а уничтожать, — убежденно заявил Рустам. — У нас до сих пор носятся
— Пушкина очень любит Иосиф Виссарионович, — оборвала его Надежда.
— Я не Пушкина имел в виду, — поправился Рустам, — а этого. Неважно. Пушкин был настоящий джигит.
— Какой он джигит? — не выдержала Репринцева.
— Как какой? Он же родился на Кавказе.
— Не родился, а просто побывал там.
— Хи-хи-хи, — засмеялся Давид. — На самом деле он был не кавказец, а еврей. Его деда звали Абрамом.
— Не деда, а прадеда. И не еврей, а абиссинец. Я понимаю, Рустам у нас национальный кадр, послан учиться по направлению из аула. Но у тебя, Давид, семья считается образованной, интеллигентной. Как не знать такого?
— Вы антисемитка? — Прошкин пытался уйти от опасной для него темы о Федоровской.
Вот тут он дал маху. Валентина увидела в его вопросе, тоне, которым он был задан, классический прием провокаторов. Стоит с ними начать серьезную дискуссию, как они сыплют традиционными фразами, типа: «Вы сомневаетесь в правильности политики нашей партии?», или «Вы уклонист, не понимаете, что происходит?», обвиняют тебя в любых грехах. Тогда Репринцева пошла напролом:
— Я так и не получила ответа на свои вопросы.
— Разве? — криво усмехнулся Прошкин.
— У меня ощущение, что и вы, и Коровин знали Федоровскую. Только почему-то скрываете этот факт. Хочу написать материал, а ваш руководитель всячески отговаривает, не советует лезть в это дело. Убийство ведущей актрисы! Позор для капиталистической системы, надо кричать, разбираться, как и в последующих убийствах. И вдруг!..
— Мы не следователи, а политические деятели, — ответил Прошкин, для которого слова Репринцевой казались хуже плетей.
Но девушка не сдавалась. Может то, что она сейчас скажет, лишь ее фантазии, но она скажет!
— Зинаида Петровна была замешана в нехороших коммерческих махинациях. Не связаны ли и вы с ними?
— Как вы смеете?!.. Обвинять партийного секретаря. В таком деле. Антикоммунистическая провокация. Причем безосновательная. — Чуть-чуть, и он задохнулся бы от возмущения.
«Попала в цель!» — догадалась Валентина.
— Партийный секретарь не есть лицо неприкосновенное. Сколько их сегодня в СССР привлекают к суду? Почему же вы себя и Коровина ставите над партией, товарищ Прошкин?
— Ну, знаете. Вы за эти слова ответите!
— И вы, — Валентина вошла в игру, из которой не хотела выходить. — Я сообщу о вашей, мягко говоря, странной позиции куда следует.
— Пожалуйста, — спокойно ответил Кирилл, хотя руки его предательски задрожали.
Давид и Рустам открыли рты, не понимая сути этой неожиданной схватки. Зато Надежда ощутила настоящую радость. «Молодец, Валька, здорово врезала ему!»
Неизвестно, чем бы все закончилось, но в дверь постучали, и с огромным букетом цветов появился Горчаков. Надежда обмерла от зависти, у Рустама загорелись глаза: «Молодец, джигит!», зато Давид грустно опустил голову: «Разве мне тягаться с таким». Лишь один человек встретил Александра с откровенной враждебностью, злобно фыркнул, отвернулся. Понятно, что это — о Прошкине.