Призрак бомбея
Шрифт:
— Я просто хотел помочь.
Они надолго замолчали.
— Я тоже, — тоненьким голоском сказала Мизинчик, поняв, что совершила нечто чудовищное.
— Ты тоже? Но ты же была в больнице.
— Вчера ночью я дала ей воды, — призналась Мизинчик, — из комнаты для пуджи.
Мизинчик задумалась над тем, что произошло, когда она вылила воду из урны в ведро: слияние мира потустороннего и божественного — мощный союз, который продлился лишь краткий миг. Но этого хватило, чтобы восстановить здоровье Мизинчика и, возможно, погубить
— Я считала ее своей подружкой, — сказала Мизинчик.
— Так оно и было, — вдруг понял Дхир. Привидение сдержало свое обещание и вернуло Мизинчику жизнь. Он осторожно пододвинулся к двоюродной сестре и неуклюже обхватил ее пухлой рукой, забыв о том, что дверь не заперта и что они обнимаются впервые в жизни.
Савита позвонила Пандит-джи, которому помощник как раз ловко разминал мясистые ступни. Прошлой ночью жрец плохо спал: память о событиях, разыгравшихся в бунгало, преследовала его в темных комнатах. Пытаясь заглушить страхи, он побрел в храмовое святилище, но стальные идолы так напугали жреца, глумливо тыча в него огромными руками и ногами, что пришлось со всех ног драпать в спальню. «И это награда за мой каторжный труд? Чтобы всякие тантристы оскверняли меня своей черной магией?» — негодовал Пандит-джи.
— Когда вы сможете прийти? — спросила Савита, объяснив положение.
Откинувшись в постели, жрец потеребил свои наручные «фавр-лейба», ободряя себя словами, выгравированными на обратной стороне корпуса: «Антимагнитные. Водонепроницаемые. Противоударные». Пандит-джи казалось, что Маджи его предала, оставила в дураках. Ее нынешнее плачевное состояние доказывает, что она пала жертвой темных сил вселенной. Ему не хотелось иметь никаких дел с ней, ее семьей и домом, кишащим демонами и прочей нежитью, — и будь проклят новенький холодильник «Электролюкс»!
— Я весь день очень-очень сильно занят.
— Но вы нужны моей свекрови, — возразила Савита и пообещала: — Я сделаю самое щедрое пожертвование.
Глаза Пандит-джи забегали. Ничто на свете, даже обещание крупной суммы, не заставит его вернуться в этот богооставленный дом с привидениями.
— Я расколю для нее кокос — здесь, в храме, — предложил он и, взяв с серебряного подноса ладду,повесил трубку.
— Идиот, — буркнула Савита, слушая короткие гудки.
Задетая тем, что не обладает над жрецом такой же властью, как Маджи, она осторожно положила трубку, а затем позвонила матери в Гоа. Совсем скоро обширный круг друзей и родни проведает о состоянии Маджи и вновь наводнит дом. На сей раз Савита будет сидеть на почетном месте в зале, принимая соболезнования гостей и единолично режиссируя действо. Столько всего нужно распланировать: от еды до подходящего сари — что-нибудь, возможно, светло-розового оттенка, вселяющего надежду. Все ждут, что в отсутствие Маджи тон задаст Савита. Она ощутила приятную дрожь в спине. Наконец-то, наконец-то бунгало в ее полном распоряжении!
За зелеными воротами Гулу бродил под ливнем, яростно пыхая папиросой и кляня себя за то, что дал слабину. Ну да, размышлял он, это боги
— Не запылился, значит? — недовольно прокудахтала Парвати, открывая ворота и предлагая завтрак из ротии зеленых бобов.
Гулу на миг уставился на нее. От злости и недосыпа на лице у него залегли резкие, некрасивые морщины. Всю ночь он бродил по мокрым улицам Бомбея, уныло поглядывая на каждый проезжавший мимо «амбассадор».
— Мой плакат с «вишневым цветом»… — Гулу с благодарностью принял завтрак.
— За ним, что ль, вернулся?
Гулу вспомнил про календулу, засушенную в газете и спрятанную под койкой.
— Не верю, что она меня вышвырнула, — сказал он в надежде, что Парвати, возможно, замолвит за него словечко. Из всей прислуги Маджи прислушивалась только к ней.
— Ты один не остался в доме, — подбоченилась Парвати. — Я бы тоже не пустила тебя обратно.
— Так на чьей же ты стороне?
— Я думаю головой, а не задницей, придурок. А вы, мужики, все одинаковые, у каждого два лингама— один в штанах, второй в голове. Причем один тупее другого. Ты, идиот, отпустил тогда Авни, а теперь, через тринадцать лет, гоняешься за ее духом. Ты профукал свое будущее. И ради кого? Ради мертвой девчонки?
— Я же не знал, что она мертва, — сказал Гулу. — Все эти годы я ждал, что она вернется.
— Куда?
— Ко мне.
Парвати прыснула со смеху.
— Уж поверь мне, яр,ты был не в ее вкусе.
Гулу бросило в краску.
— Уходи лучше, — сказала она, оглянувшись через плечо, — пока никто не прознал, что ты возвратился.
Гулу взял завтрак и, присев на корточки у ворот, жадно запустил пятерню в карри из зеленых бобов. Он быстро, почти не смакуя, заглатывал еду, к которой привык за долгие годы. Ротизаполнили желудок, согрели и немного утешили. Вздыхая, он громко отрыгнул и закурил. Глубоко затянувшись, вспомнил, как тихий перст судьбы привел его когда-то в дом Маджи.
За руль Гулу впервые сел в пятнадцать и лавировал по городским улицам, словно бог Кришна, выехавший на поле брани в огненной колеснице. Сражаясь с демонами, преграждавшими путь, он безжалостно сигналил неповоротливым телегам, запряженным волами, подрезал проносившиеся со свистом мотороллеры, на которых с риском для жизни громоздились целые семьи, и обгонял автобусы, ну а велосипедисты разлетались перед ним в стороны, точно переполошенные куры. Гулу представлял себя воином, глумяпцшся над теми, кто жмет на свои сигналы или тормоза, и металлическая броня «амбассадора» служила надежным щитом от горемык, запрудивших дорогу.