Призрак былой любви
Шрифт:
В сентябре профессор Гастингс на три дня уехал в Эдинбург читать лекции. Когда Тильда на второе утро прибыла на работу, ее встретила кухарка.
— В маленькой гостиной юноша и девочка, — шепотом поведала она ей. — Постучали в дверь в шесть утра, подняли меня с постели. По-английски не знают ни слова, а профессор будет только завтра. Девочка немного странная.
Едва Тильда открыла дверь в гостиную, юноша поднялся на ноги и поклонился. Девочка стояла рядом с опущенной головой. Юноша начал что-то говорить, но Тильда его не понимала. С помощью жестов и ручки она выяснила, что парня зовут Герд Толлер, а его сестру Лисл, что Герду восемнадцать лет, Лисл всего
— Лисл ist… — Парень постучал себя по лбу.
Кухарка принесла молоко и бутерброды, но Лисл есть отказалась. Тильда уговаривала ее, предлагала хлеб, отламывая его маленькими кусочками, однако девочка лишь Дрожала, глядя перед собой в пугающую пустоту. Тильда обняла ее, Лисл вздрогнула. Ее брат, с аппетитом поглощая еду, пустился в долгие объяснения. Тильде хотелось плакать от ярости и досады на собственную беспомощность.
В тот вечер по дороге домой в поезде она приняла решение. Вернувшись в дом № 15 но Паргетер-стрит, она сбросила в своей комнате пиджак и шляпку и поднялась по лестнице тремя этажами выше, на чердак, где жил Макс. Она постучала в дверь, услышала, как он буркнул:
— Войдите.
Макс сидел за печатной машинкой.
— Поставь Бориса в углу, Анна… — рявкнул он не оборачиваясь.
— Это я. Тильда.
Он резко повернулся.
— О, я думал, это проклятый попугай.
— Прости, что без приглашения, Макс. Мне нужно спросить тебя кое о чем. Может, я попозже зайду?
Он поднялся из-за стола, с наслаждением потянулся, зевая во весь рот.
— У-у. Валяй. Спрашивай. Снова проголодалась?
Тильда хотела рассердиться на него, но потом поняла, что Макс ее дразнит. Она покачала головой, а Макс переложил кипу газет со стула на пол.
— Садись. Рассказывай.
Она поведала ему про Герда и Лисл. Когда она закончила, он сказал:
— Я неплохо знаю немецкий. Могу поговорить с тем парнем, если хочешь.
— Ты очень любезен, Макс, но… просто… — Она в отчаянии всплеснула руками. — Мне кажется, я такая глупая. Такая никчемная!
— Ты сделала все, что было в твоих силах, Тильда, — резонно заметил Макс.
— Ничего я не сделала. И не могла ничего сделать, ведь я не поняла ни слова из того, что рассказывал мне Герд. Ты был прав, Макс… Я абсолютная невежда.
— Послушай… зря я так… — смущенно начал он, но она его перебила:
— Меня считают милой и наивной, а еще… оригинальной. — Голос Тильды полнился сарказмом. — Я не хочу быть такой. От того, что я милая и наивная, толку мало — и для меня самой, и для всех остальных. Вот я и пришла… — она сделала глубокий вдох, — чтобы посоветоваться. Скажи, что мне делать? Роланд, похоже, разбирается только в машинах и прочей ерунде. Майкл рассказывает мне про футбол и про химию. У девочек на уме одни наряды, парни и балет. Я ходила в библиотеку, но там так много книг, что я просто не знаю, с чего начать. Вот я и подумала: может, хоть ты подскажешь, как мне набраться знаний. Тебя это не затруднит?
Макс молчал, и Тильда уже приготовилась услышать от него отказ, но потом он ответил:
— Нет, не затруднит. Для начала расскажи мне, что ты знаешь, а затем мы заполним пробелы. Только… не здесь. Я двое суток не выползал из этой дыры. Сейчас побреюсь, переоденусь, и пойдем прогуляемся.
В лучах
— Боже правый! У тебя знания докоперниковой эпохи. Попроси Лео Гастингса побеседовать с тобой. На теорию относительности можешь не тратить время, пусть хотя бы объяснит, что Солнце не вращается вокруг Земли. Я буду учить тебя немецкому и водить на концерты. И приносить газеты. А с Анной ты будешь ходить в художественные галереи. Ей нравится твое общество, и она очень хорошо разбирается в живописи.
Небо начало темнеть. Они медленно брели к своему дому.
— Что стало с теми беженцами? — полюбопытствовал Макс. — С Гердом и Лисл?
Тильда вздохнула.
— Для него я нашла семью, а бедняжку Лисл никто не хочет брать. К кому я только не обращалась, но как только люди узнавали, что она немного не в себе, они теряли к ней интерес. Разлучить их я не могла, мы разместили их на раскладушках в доме профессора. Не представляю, что с ними будет. Это так ужасно, Макс. Дети, которые никому не нужны.
«Я и сама когда-то была такой, давно», — подумала Тильда, но вслух этого не сказала.
Желудочное расстройство само по себе никак не проходило, и Джосси пошла на прием к доктору Уильямсу. Тот сообщил ей, что она беременна. Это известие вызвало у нее смешанные чувства. С одной стороны, она была безмерно горда тем, что носит под сердцем ребенка Дары, с другой — так плохо ей еще никогда не было. Доктор Уильямс заверил ее, что к концу третьего месяца беременности тошнота пройдет. Но третий месяц миновал, а Джосси лучше не становилось. Руки и ноги отекли, кожа приобрела розовый цвет, как у поросенка. К шестому месяцу она уже не могла запихнуть растолстевшие пальцы в перчатки. Доктор Уильямс вызвал из Лондона врача-специалиста. Тот похмыкал, озабоченно покачал головой и велел Джосси больше отдыхать. То есть всю вторую половину дня ей полагалось лежать в постели, но она молча бойкотировала распоряжения врача: соблюдая постельный режим, она не смогла бы видеться с Дарой. И вот она таскала свое грузное тело из гостиной на террасу, с террасы в сад. В самую жару сидела у пруда, опустив ноги в воду.
Даже когда ребенок начал толкаться в ней, она не ощутила радости, которую должна была бы испытать. Трудно радоваться тому, из-за чего тебе так нездоровится. В присутствии няни (она состарилась, с трудом передвигала ноги, но гордилась тем, что в ее детской вскоре появится еще один обитатель) Джосси делала вид, что ей не терпится взять на руки своего ребенка, который в ее воображении был похож на ее самую большую куклу: голубые глаза, светлые волосы, улыбка на лице. Наверно, забавно будет одевать его, купать, вывозить на прогулку в старой коляске. Она представляла, как гуляет по парку Холла: Дара идет рядом, малыш улыбается, смеется.
Именно Дара объяснил ей, как дети появляются на свет. Однажды вечером, глядя на свой огромный живот, она призналась в своем полном невежестве. Ей казалось, что ее живот разверзнется сам собой, ребенок выйдет оттуда и брешь так же сама собой затянется. Если бы правду ей открыл не Дара, а кто-то другой, она бы ни за что не поверила.
— А это больно? — спросила она, потрясенная его объяснением.
— Думаю, да. Немного, — ответил он, потрепав ее по голове.
Она схватила его руку и осыпала ее поцелуями. Из-за беременности они теперь не спали вместе, не занимались сексом. Ей этого ужасно не хватало.