Призрак былой любви
Шрифт:
Мы пошли по дороге к моей машине. Сельская природа в мае поражала красотой: терновник стоял в белом цвету, на деревьях распускались листочки. Я открыла машину, бросила бумаги на заднее сиденье. Элли, даже не думая о том, что на ней белое нарядное платье, радостно возилась в луже на обочине дороги. Патрик, как и его дочь, почему-то постоянно дергался.
— Я хотел позвонить тебе, но был чертовски занят, — сказал он.
— По поводу Дары?
— Дары? — недоуменно повторил он. — Нет, я подумал, что мы…
— Патрик. О, Элли.Патрик, ну куда ты смотришь?!
Я подняла голову.
— Патрик, смотри, что стало с ее платьем! А я купила его в Париже.
Я решила, что мне пора ехать, быстро попрощалась, села в машину и укатила прочь.
Я вывалила содержимое коробки на пол. В дверь позвонили. Выглянув в окно, я увидела Тоби. Трясущейся рукой я сняла на двери цепочку.
— Вот, ехал домой и решил заглянуть. — Он в нерешительности — что было ему несвойственно — топтался на пороге. — Конечно, это наглость с моей стороны, но нам нужно кое-что обсудить.
Вслед за мной он вошел в гостиную.
— По-моему, все, что можно, мы обсудили еще в октябре, — сказала я.
— Я был идиотом. Круглым идиотом. Неудивительно, что ты на меня дуешься.
Я мысленно злорадствовала, глядя на его смущенный вид.
— Я не дуюсь, Тоби, — беспечно бросила я, убирая стопку книг с кресла, чтобы он мог сесть. — Раньше дулась, но это прошло.
— Я тебе безразличен. Это еще хуже.
Мне хотелось выплеснуть ему в лицо свою обиду, высказать все, что я не смогла сказать, когда он бросил меня. Потом я увидела его жалкий взгляд и, устыдившись своей мстительности, пошла на кухню, чтобы сварить кофе. Насыпала кофейные зерна в кофемолку, намолола кофе, налила в кофеварку кипяток, выложила на тарелку печенье. Эти простые обыденные действия успокоили меня. Я вспомнила, как мать скребла на кухне пол, когда отец возвращался из колледжа в плохом настроении, или как Джейн стирала в раковине детские вещи — вид сосредоточенный, глаза будто сапфировые осколки в оправе из камня.
Я принесла кофе в гостиную, разлила его в чашки. Черный, без сахара. Меня бесило, что я это не забыла.
— Что это вдруг тебе захотелось поговорить, Тоби? — спросила я. — Столько времени прошло. — С тех пор как мы расстались, я возвела вокруг себя стену. И не хотела, чтобы он ее разрушил.
— Я и раньше пытался, но не мог себя заставить. А чем дольше тянешь, тем труднее решиться… понимаешь, что это следовало сделать давно — несколько недель, несколько месяцев назад. Потом думал написать тебе, но это было бы трусостью. — Он посмотрел на меня. — Когда у тебя случился выкидыш, я просто растерялся. Со мной такое было впервые, понимаешь, Ребекка? Я был не в состоянии это принять, пытался делать вид, будто ничего такого не было.
Моей первой реакцией было удивление. Потом облегчение. Я всегда думала, что Тоби бросил меня, потому что я ему не подходила — не отвечала, так сказать, его требованиям. Что разрыв наших отношений произошел по моей вине. Но сейчас я поверила Тоби. Его объяснение соответствовало моим представлениям о мужчине, которого я когда-то любила. Тоби Карн был единственным ребенком в семье, родители в нем души не чаяли. Он учился в Вестминстере, окончил Кембридж, стал успешным барристером. [31]
31
Барристер(Barrister) — высшее звание адвоката в Англии.
— Я не пытаюсь оправдаться, — добавил он. — Просто хотел объяснить. Наверно, я тогда был не в себе.
Люди по-разному переживают горе. После смерти мамы моя сестра Джейн влюбилась в Стивена, вышла замуж и родила двоих детей — и все это за три года. А я набрала семь килограммов и плакала каждый раз при виде женщины пятидесяти пяти лет в синем костюме. Оказалось, что очень многие пятидесятипятилетние женщины носят синие костюмы.
Мы оба надолго замолчали. Конечно, объяснение Тоби несколько запоздало. Хотя, положа руку на сердце, скажи он это через месяц, через неделю, через день или через час, все равно было бы слишком поздно. «Думаю, нам больше не следует встречаться» — эти слова посеяли во мне недоверие, от которого я была не в силах избавиться. Я пожала плечами.
— Это уже неважно.
Он улыбнулся, истолковав мой ответ как прощение. И я вдруг поняла, что свободна от него. Когда-то от его улыбки у меня таяло сердце. Теперь же я не чувствовала в себе ни капли того изначального болезненного влечения и за то была глубоко благодарна судьбе.
— Я видел по телевизору твою передачу, — неожиданно сказал он.
— «Не от мира сего»? Как раз по теме, ты не находишь? Потерянные дети.
Улыбка исчезла с его лица. Значительная часть фильма была посвящена попыткам отыскать дочь Айви Ланн, женщины, которая подверглась сексуальному насилию, а потом была помещена в психиатрическую лечебницу. Я отыскала ребенка Айви. Она теперь сама была пенсионеркой и жила в муниципальном жилом доме в Летчуорте. С согласия обеих женщин мы запечатлели в фильме их воссоединение. Полагаю, это выглядело слащаво, но трогательно.
Тоби спросил, чем я теперь занимаюсь, и я рассказала про Тильду. Тоби прищурился.
— Она какая-то родственница Патрика Франклина. Ты мне звонила…
— Тильда — бабушка Патрика.
— Мне случалось с ним встречаться несколько раз. Ну и Дженни я знаю, конечно.
— Жену Патрика? Какая она?
— Красавица. Аж дух захватывает. — Я это и сама видела. — Одно время работала моделью.
— Но… вздорная?
Тоби удивился.
— Вовсе нет. У Дженни чудесный характер. Они развелись из-за его семьи. Бедняжка Джен не могла найти общий язык с его родными. Говорила, что они никого не пускают в свой круг, в их присутствии она всегда чувствовала себя посторонней. Скрывали от нее какие-то семейные тайны.
Я хотела возразить, сказать, что у них нет никаких семейных тайн, но потом вспомнила ежедневники Тильды, знаменательный 1947 год. Джосси умерла, Макс ушел из семьи, Дара исчез глухой холодной ночью. Я глянула на часы.
— Через несколько минут ко мне придет ученик.
— Боже правый, Ребекка… неужто опять взялась за репетиторство? Мне казалось, ты ненавидишь это занятие.
Раздражение вернулось.
— Ненавижу. Но мне нужны деньги, Тоби. — Я встала, чтобы проводить его.