Призрак для Евы

Ренделл Рут

— Привет, Минти, милая. Как ты?

Поблагодарив, Минти ответила, что нормально. Джозефин вернется завтра.

— Мне нужна не Джозефин, а ты. Честно говоря, мне бы не поздоровилось, зайди я к тебе домой, — учитывая настроение Соновии. Ты же знаешь, что она может быть злой на язык, если захочет. Но я подумал… понимаешь, сегодня вечером мы с Сонни собираемся посмотреть «Правила виноделов», и я подумал… ну, ты тоже можешь пойти. Нет, подожди минутку, ничего не говори. Я подумал, может, мы там встретимся, ты подойдешь к нам поздороваться, и все такое, и Сонн… ну, она не будет устраивать скандал в общественном месте, правда?

Минти покачала головой:

— Она меня проигнорирует.

— Нет, милая. Можешь мне верить — я ее знаю. Хорошо бы вам помириться.

Я хочу сказать, это не дело, когда нельзя заглянуть к соседям, а мне не позволяют оставить газеты, и все такое. Я думаю, если ты подойдешь, она извинится, а потом, может, и ты — и все снова будет отлично.

— Мне не за что извиняться. Она должна быть довольна, что я почистила ее одежду. Платье до сих пор у меня, знаете? И мне пришлось снова его почистить, потому что я его носила. Если хочет, пусть забирает.

Лаф еще раз попытался убедить Минти пойти в кино, но она отвечала: нет, спасибо. Она посмотрит кино позже, когда меньше народу и никто не будет на нее шикать. С Лафом Минти не ссорилась и поэтому не упомянула о попкорне. Лаф ушел, качая головой и приговаривая, что еще не сказал последнего слова и что он их обязательно помирит, чего бы это ему ни стоило.

В любом случае она не хотела смотреть этот фильм. Однажды Джок купил ей полпинты сидра, и ей пришлось выпить — такая кислятина. Джок… После свадьбы она видела его несколько раз и теперь знала, что с помощью тупого ножа от него не избавиться. Снова явился на кладбище, когда она принесла тюльпаны на могилу Тетушки, называл ее Поло и говорил, что предпочитает нарциссы, потому что у них приятный запах. Потом Джок весь день шептал ей: «Поло, Поло», — хотя она его больше не видела. В следующий раз он появился у нее дома. Опять сидел в кресле. Встал, когда Минти вошла, задрал рубашку и показал синяк на боку, оставленный столовым ножом, — лиловое пятно. Минти вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь, хотя знала, что закрытые двери для него не препятствие — ведь они не помешали ему войти в дом. Но когда она вернулась, Джок исчез. Не в силах унять дрожь, Минти принялась ходить по комнатам, прикасаясь к дереву разного цвета, но оттенков было слишком мало и ничего не помогло.

Синяки его не пугают. Нож, который она носит с собой, тоже слишком маленький и слишком тупой. Ей нужен один из длинных и острых разделочных ножей Тетушки. Сержант полиции Лафкадио Уилсон был наблюдательным человеком, и когда он пришел в «Чистюлю» уговаривать Минти, то заметил нечто вроде горизонтальной планки или деревянной палочки на ее талии. Однако предмет по большей части был скрыт под свободной одеждой, которую она носила, и лишь когда Минти отступила назад и отвернулась, Лаф увидел его край, выпирающий из-под толстовки. Больше он об этом не думал. Странности Минти общеизвестны. Ему и в голову не могло прийти, что замеченный им предмет — это четырнадцатидюймовый разделочный нож с острым концом и костяной ручкой.

Минти заточила его на старинном оселке, оставшемся от Тетушки, и была сама удивлена результатом. Она провела лезвием по коже предплечья. Легкое прикосновение, и по руке потекли струйки крови. Минти завернула нож в одну из тетушкиных льняных салфеток, стянув резинками, а затем с помощью других резинок прикрепила к поясному кошельку. Под свободной одеждой его не будет видно.

В последнее время она часто слышала голос Джока, повторявший: «Поло, Поло». В отличие от Тетушки, которая присоединилась к нему. Когда Минти молилась на ее могиле, то никогда не получала ответа — и теперь тоже. Ей казалось, что Тетушка начинала говорить, когда проходило несколько дней после посещения кладбища, словно возмущалась, что о ней забыли. Услышав ее голос в первый раз, Минти очень испугалась: он был таким отчетливым, явно Тетушкиным. При жизни она никогда не боялась Тетушку и теперь постепенно привыкла к новому невидимому гостю из потустороннего мира и даже была бы не против увидеть ее. Тетушка не появлялась. Только разговаривала. Точно так же, как при жизни: о сестрах Эдне и Кэтлин, о своей подруге Агнес, которая оставила свою маленькую дочь Минти на час и не вернулась, о пюре из

слив и герцоге Виндзорском, а также о том, что Соновия — единственный человек на свете, у которого сын врач, а дочь адвокат.

Однажды, когда Минти принимала ванну и мыла голову, голос Тетушки прозвучал очень отчетливо и сообщил нечто новое. «Этот Джок — грешник, Минти, милочка, настоящий грешник. Он умер, но никогда не окажется там, где я, потому что он исчадие ада. Если бы я могла вернуться на землю, то уничтожила бы его, но из этого святого места мне до него не дотянуться. Заклинаю тебя: ты должна его уничтожить. Твое предназначение — избавить мир от него, и тогда он вернется в ад, из которого вышел».

Минти ничего не ответила, потому что была уверена: Тетушка может говорить, но не слышит. Года за два до смерти она оглохла.

Голос не умолкал почти весь вечер. Из окна гостиной Минти видела, как Соновия и Лаф пошли в кино. Вечера стали светлыми, и солнце еще не зашло. Но в доме царила полутьма, потому что Тетушка, а теперь Минти всегда отдергивали занавески только наполовину. Для городской черты Лондона и не самого богатого района здесь было очень тихо. Один ее сосед, мистер Кроут, жил в мрачном молчании, а Уилсоны не увлекались телевизором и не имели привычки громко смеяться. В отсутствие каких-либо звуков голос Тетушки вернулся, убеждая Минти уничтожить Джока и избавить мир от его злого духа.

На следующий день толстовка, которую надела Минти, оказалась теснее и короче, и нож проступал сквозь нее, выпирая, словно какая-то рама. Она попробовала другие способы брать его с собой и обнаружила, что лучше всего носить его на правом бедре под брюками, подвесив к ремню.

Лекция ждала Зиллу на следующее утро. За последние десять дней Джимс ни разу так не одевался. Возможно, она вообще не видела его таким подтянутым и элегантным. На нем был темно-серый костюм, превосходно сшитый, за который он заплатил 2000 фунтов на Сэвил-роу [31] , накрахмаленная белая рубашка и шелковый галстук синевато-серого цвета в вертикальную желто-оранжевую полоску. Зилла всегда знала: ничто так не украшает мужчину, как строгий темный костюм, — и теперь при виде Джимса совсем загрустила. Она плохо спала, и ей было необходимо вымыть голову.

31

Улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных.

— Мне нужно с тобой кое-что обсудить. Пожалуйста, садись и слушай. Я понимаю, что любые обвинения бесполезны. Сделанного не вернешь. Меня беспокоит будущее. — В его тоне чувствовались Итон и Бейллиол [32] . — Я не желаю, чтобы ты разговаривала с журналистами, Зилла. Ты меня понимаешь? Вообще. Никаких исключений. Откровенно говоря, когда ты начала свою кампанию в прессе, я и представить не мог, что ты будешь такой неосторожной и неуправляемой. Я ждал от тебя хотя бы минимальной осмотрительности. Но, как я уже сказал, обвинений не будет, так что закончим с этим. Главное, что ты должна запомнить, — никаких контактов с прессой. Поняла?

32

Итон — одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных средних школ, Бейллиол — один из наиболее известных колледжей Оксфордского университета.

Зилла кивнула. Она вспоминала очаровательного мальчишку из своей юности, который был милым и забавным товарищем, а также обходительного мужчину, который скрашивал ее одиночество в Лонг-Фредингтоне и который, как ей казалось, был с ней заодно в веселом тайном заговоре — Зилла и Джимс против всего мира. «Это мой муж», — подумала она, и ее сердце камнем рухнуло куда-то вниз.

— Мне хотелось бы услышать это от тебя, Зилла.

— Я не буду общаться со средствами массовой информации, Джимс. Пожалуйста, не сердись на меня так.