Призрак дома на холме
Шрифт:
— Доктор…
— Чепуха, — отрезал доктор. — Уж не станете же вы просить меня, старшего по возрасту. К тому же вы знаете, что она вас обожает.
— Жестокий старец! — воскликнул Люк. — Приносите меня в жертву ради чашки кофе. Не удивляйтесь же, предупреждаю я со всей мрачностью, не удивляйтесь же, если ваш Люк не вернется живым из боя. Возможно, миссис Дадли еще не успела перекусить, и она вполне способна приготовить филе из Люка по-домашнему или в сыре и сухарях, в зависимости от настроения. Так что если я не вернусь, — и он потряс пальцем у доктора
Он отвесил преувеличенно церемонный поклон, словно отправлялся на битву с великаном, и закрыл за собой дверь.
— Милый Люк. — Теодора со вкусом потянулась.
— Милый Хилл-хаус, — сказала Элинор. — Тео, в саду есть летний флигель, весь заросший, я вчера заметила. Отправимся его исследовать?
— С удовольствием, — ответила Теодора. — Я намерена насладиться каждым дюймом Хилл-хауса. И вообще в такой чудный день грех сидеть взаперти.
— Люка тоже позовем, — сказала Элинор. — А вы, доктор, пойдете?
— Мои заметки… — Доктор не договорил, потому что дверь резко распахнулась. Первой мыслью Элинор было, что Люк не отважился пойти к миссис Дадли и все это время простоял под дверью. В следующий миг она увидела его белое лицо и услышала, как доктор произнес с досадой: — Я нарушил свое собственное первое правило: отпустил его одного.
— Люк? Люк? — вырвалось у нее.
— Все хорошо. — Люк даже выдавил улыбку. — Но идемте в коридор.
Напуганные его лицом, голосом и улыбкой, они молча вышли в длинный темный коридор, ведущий к центральному вестибюлю.
— Вот. — Люк чиркнул спичкой и поднес ее к стене. По спине у Элинор пробежал неприятный маленький холодок.
— Это… надпись? — спросила она, подходя ближе.
— Да, — ответил Люк. — По пути туда я ее даже не заметил. Миссис Дадли, кстати, отказала, — добавил он напряженно.
— Фонарик. — Доктор вытащил из кармана фонарик и медленно пошел по коридору, высвечивая букву за буквой. Затем потрогал одну из них пальцем. — Мел, — объяснил он. — Написано мелом.
Элинор подумалось, что надпись — большая и небрежная — должна выглядеть так, словно мальчишки накорябали ее на заборе, однако ломаные буквы на деревянных панелях были невероятно реальны. Они тянулись из конца в конец коридора, так что разобрать все не удавалось, даже стоя у противоположной стены.
— Можете прочесть? — тихо спросил Люк, и доктор, светя себе фонариком, прочел медленно:
— «НА ПОМОЩЬ ЭЛИНОР ВЕРНИСЬ ДОМОЙ».
— Нет.
Слова застряли у Элинор в горле: она увидела свое имя одновременно с тем, как доктор его читал. Это я, подумала она, это мое имя написано тут так отчетливо; меня не должно быть на стене этого дома.
— Сотрите, пожалуйста, — прошептала она и почувствовала у себя на плече руку Теодоры. — Это безумие.
— Безумие, по-другому не скажешь, — твердо произнесла Теодора. — Элинор, иди назад, сядь. Люк найдет тряпку и все сотрет.
— Но это безумие. — Элинор все не уходила, смотрела на свое имя, написанное мелом
Доктор решительно взял ее под руку, отвел в будуар и закрыл дверь. Люк уже тер надпись носовым платком.
— А теперь выслушайте меня, — сказал доктор. — Только из-за того, что там ваше имя…
— В том-то и дело. — Элинор глядела на него во все глаза. — Оно знает мое имя, верно? Оно знает мое имя.
— Прекрати! — Теодора сильно встряхнула ее за плечи. — Там могло быть про кого угодно. Оно знает все наши имена.
— Это ты написала? — Элинор повернулась к ней. — Пожалуйста, скажи… я не обижусь, просто чтобы знать… может, это шутка?
Она с мольбой взглянула на доктора.
— Вам известно, что никто из нас этого не писал, — сказал тот.
Вошел Люк, вытирая руки платком, и Элинор с надеждой подняла голову.
— Люк, это же ты написал, правда? Пока ходил на кухню, — умоляюще спросила она.
Люк сперва поглядел недоуменно, потом сел на подлокотник ее кресла.
— Послушай, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я повсюду писал твое имя? Вырезал твои инициалы на деревьях? Оставлял везде записочки «Элинор, Элинор»? — Он легонько потянул ее за волосы. — Я еще не сошел с ума, и ты не дури.
— Тогда почему я? — Элинор поочередно обвела их глазами. Я не с ними, я избранная, подумала она неожиданно для себя и сказала быстро, просительно: — Я чем-то привлекла к себе больше внимания?
— Не больше обычного, дорогая. — Теодора стояла у камина, постукивая пальцами по доске. Говоря, она с широкой улыбкой смотрела на Элинор. — Может, ты сама это и написала.
От обиды Элинор едва не сорвалась на крик.
— Думаешь, мне хочется, чтобы мое имя было написано по всему этому гадкому дому? Думаешь, мне приятно быть в центре внимания? Я не избалованный ребенок, как некоторые. Мне совсем не по душе, когда меня выделяют…
— И просят о помощи? — весело закончила Теодора. — Быть может, дух бедной гувернантки наконец отыскал способ себя выразить. Может, она просто ждала какую-нибудь серенькую, робкую…
— А может, ко мне обратились потому, что никаким призывам не пробить твой железобетонный эгоизм. Сочувствия и доброты во мне…
— А может, ты сама это написала, — повторила Теодора.
Как всякие мужчины, оказавшиеся свидетелями женской ссоры, Люк и доктор молча стояли в сторонке, растерянные и огорченные. Наконец Люк сказал:
— Ну хватит, Элинор.
Элинор резко повернулась и топнула ногой.
— Как ты можешь! — выдохнула она. — Как вы все можете!
И тут доктор рассмеялся. Элинор недоверчиво посмотрела на него, потом на Люка, с улыбкой ее разглядывающего. Что со мной не так? — мелькнуло у нее, потом: а ведь они думают, Теодора нарочно меня злит. Чтобы привести в чувство. Стыдно, когда тобою так манипулируют. Она закрыла лицо руками и села.
— Нелл, дорогая, — сказала Теодора. — Прости.
Надо что-то ответить, думала Элинор. Сделать вид, будто я благодарна им за участие и стыжусь себя.