Призрак Фаберже

Николсон Николас

— Вы нашли их в Сибири?

— Нет, пришлось покупать в Германии, в Идар-Оберштейне.

— Но это не объясняет столь высокой цены.

Альма вздохнула.

— Да, но наш представитель в Германии имел неосторожность сказать, что камни предназначаются для императора, и они сразу же вдвое взвинтили цену.

— Проклятые торговцы. Как они смеют так обманывать его величество!

Альма сочувственно кивнула головой. Однако она была уверена, что император не поскупится и на б'oльшие расходы. Посмотрев на свои черные туфли с блестящими пряжками, Альма заметила, что они уже покрылись пылью. Цены у Фаберже нельзя назвать грабительскими. Ведь такой работы больше нигде не найдешь.

Но все же интересно, что скажет царь, когда увидит счет.

— Но как бы там ни было, отец благодарит вас за отличную работу в этом сезоне. Яйцо для Нобелей просто великолепно, как и все, что вы делали для них раньше. Яйцо для его величества станет лучшим в его коллекции, хотя по милости немцев и самым дорогим.

Альма подняла глаза и слегка улыбнулась.

— И наконец, ваша Снегурочка — настоящий шедевр. Никто не ожидал, что получится так отменно. Камнерезы превзошли сами себя.

От этой похвалы Альма просто расцвела.

— Как это вам пришло в голову? — спросил Фаберже, садясь за большой стол в конце комнаты и жестом приглашая ее сесть напротив.

Альма опустилась на стул.

— Вы помните, что тогда стояла зима, — начала она.

Фаберже кивнул.

— Было так холодно, что замерзли все окна. Мы разговаривали с поставщиком бриллиантов, и он назвал мне цену. Я никак не могла найти карандаш…

Фаберже опять кивнул, не совсем понимая, куда она клонит.

— …и ногтем нацарапала цену на замерзшем стекле. Сквозь изморозь пробивалось солнце, и у меня возникла идея: а что, если взять белый топаз и выгравировать на нем морозный узор? Потом я подумала о снежинках, и как-то само собой все это воплотилось в тех изделиях, над которыми я тогда работала. На пасхальном яйце для царя я пустила поверх гравировки платиновую сетку с бриллиантами, а в яйце для Нобелей то же самое было сделано поверх эмали — и получилось очень удачно.

— Я тоже так думаю, — вставил Фаберже.

— Ну а когда ювелиры делали сетку для Снегурочки и царского яйца, мне пришло в голову, что ту же технику можно использовать для браслетов и запонок.

— Неплохо придумано.

— Благодарю вас, сударь.

— А почему вы решили сделать именно Снегурочку?

— Это была идея князя Озеровского. Когда княгиня училась русскому языку, она для практики переводила сказку о Снегурочке.

— Как мило, — заметил Фаберже. — Госпожа Фил, сегодня мы с отцом вручаем Снегурочку князю Озеровскому. Желательно, чтобы вы там тоже присутствовали. Сможете подойти к пяти часам? Мы устроим небольшое чаепитие. Моя жена уже заказала клубничный торт у patissier [8] на Литейном.

8

кондитер (фр.).

— Но я же не в том виде, — возразила Альма, проведя рукой по волосам. — И вся пропахла серой и политурой.

Фаберже засмеялся, поднимаясь из-за стола.

— Госпожа Фил, сегодня вы можете быть свободны. Не могу описать, как я доволен вашей Снегурочкой. Вы не хотите на нее посмотреть?

— Она все еще в мастерской?

— Нет. Она слишком красива, чтобы там оставаться. Я перенес ее в кабинет отца. Жду вас там через пять минут, — сказал Фаберже и пошел к двери.

Альма почувствовала, как кто-то тронул ее за плечо. Это был Хенрик Вигстром, мастер, делавший фигурку.

— Я все слышал, — сказал он, улыбаясь, и расцеловал Альму в обе щеки. — Он, кажется, назвал ваше яйцо самым лучшим из всех?

— Мне, право, так неловко, — пролепетала она, глядя в пол.

— Да полно вам. Вы

настоящий талант и вас ждет блестящее будущее. У вас врожденное чувство стиля, дорогая моя. Ваш отец может вами гордиться.

— Спасибо, сударь.

Вигстром повернулся к мастерам.

— Ребята, Агафон Карлович сказал, что Зимнее яйцо — самое лучшее из всех. Ура госпоже Фил!

— Ура! — подхватили мастера, громко захлопав в ладоши и застучав по столам.

— Спасибо, спасибо, — поблагодарила их Альма, чуть покраснев. — А сейчас мне пора идти. Продолжайте работать.

Улыбнувшись Вигстрому, она направилась в кабинет старика Фаберже.

Альма постучала в тяжелую дубовую дверь.

— Входите, — отозвался Агафон Карлович.

Переступив порог, Альма оглядела комнату, обшитую деревянными панелями. Стены над ними были выкрашены в темно-зеленый цвет и расписаны золотом в стиле модерн. Электрические лампы под нежно-розовыми абажурами отбрасывали мягкий свет на зеленое сукно стола, стоявшего посередине комнаты. Агафон Карлович сидел за конторкой отца. На столике у окна Альма заметила ящичек из падуба.

— Входите, входите, — повторил он весело. — Сейчас я вам ее покажу.

Подойдя к окну, он вынул статуэтку из шкатулки и поставил ее на конторку, жестом пригласив Альму сесть рядом.

Присев на стул, она достала увеличительное стекло и стала рассматривать стыки между деталями. Они были совершенно незаметны. Камни были так точно подогнаны друг к другу, что между ними не прошло бы даже лезвие бритвы. Глаза из крошечных сапфировых кабошонов посажены в глазницах на воск. Казалось, их держит там неведомая сила. Альма с радостью отметила, как искусно были сделаны волосы: кудри из коричневой яшмы с желтоватыми полосками выглядели на редкость естественно. В яшме были просверлены отверстия, в которые вставили золотые подложки, заполненные красной матовой эмалью. Создавалось впечатление, что в косу вплетена лента, завязанная внизу большим бантом. Альме дорого далась эта лента — ее споры с мастерами уже вошли в поговорку. Она была уверена, что все получится, но они заартачились, потому что создать иллюзию заплетенной косы, используя разнородные материалы, было технически очень сложно. Однако она настояла на своем, и лента получилась вполне убедительной.

Личико у Снегурочки было очаровательное. Сквозь камень проступал легкий румянец, улыбающиеся губы были тронуты кармином и напоминали бутон. Голову венчал кокошник из пурпурина, украшенный платиновыми снежинками. Но самым примечательным был сарафан. Вырезанный из белого топаза, как бы покрытого изморозью, он был усыпан платиновыми и бриллиантовыми снежинками. Снегурочка кружилась в танце, подняв над головой руки, и ее сарафан разлетался вокруг ног.

Поставив статуэтку на конторку, Альма бросила взгляд в сторону Агафона Фаберже.

— Неплохо получилось, — заметила она, кладя в карман увеличительное стекло.

Агафон рассмеялся.

— Да, дорогая моя, совсем неплохо. Мои поздравления. Ждем вас к пяти.

Попрощавшись, Альма вышла из кабинета. Ее маленькие часы-кулон показывали два. Еще есть время, чтобы сделать прическу и купить новую шляпку.

Вернувшись в свой кабинет, Альма надела коричневый бархатный ток с эгретом из перьев, приколов его к темным волосам булавкой с маленьким пасхальным яйцом, покрытым серебристо-черной эмалью. Она изобрела этот цвет сама и по праву гордилась им — в прошлом сезоне он стал сенсацией в мире моды. В этом году его место занял перламутрово-бирюзовый. Не слишком утонченный цвет, но, как говорил ее отец, такими были и большинство их клиентов. Надев отделанное мехом пальто, Альма вышла в коридор, решив пройти через магазин.