Призрак и сабля
Шрифт:
— Тогда мы с тобой вдвоем слетаем, поглядим, что да как. Заодно, если случай подвернется, попытаемся девушку освободить. Брат Сигизмунд хоть и не обычный фанатик, но в чародействе ничего особенного собой не представляет, о драгунах и говорить нечего. Главное, чтобы скопом не навалились… Среди всего отряда только волкодлак ротмистр был по-настоящему опасен. Ну, да это уже в прошлом. Сумеем врасплох застать, считай: победили. А еще лучше, если сможем умыкнуть девицу потихоньку…
— Говорят, труп оборотня сжечь надо, или кол осиновый в сердце вбить? Чтоб наверняка… — вспомнил Куница.
— Вот еще, время
— А вот соберем сейчас побратима в дорогу, чтобы зря не тревожился, да время не терял, а там и побеседуем себе — задушевно, — ухмыльнулся Степан. — О жизни прошлой, нынешней и будущего веку…
— Аминь!
Глава десятая
Набивной струг непринужденно скользил водной гладью, без труда преодолевая вялое течение Волчанки. Двое опытных рулевых, один на носу, второй — на корме, старательно удерживали малое судно ближе к берегу, где река была совсем сонная и задумчивая. Поэтому пяти парам дюжих гребцов, даже не выкладываясь, удавалось придавать стругу приличную скорость.
Сквозь пронизанную теплыми солнечными лучами, прозрачную толщу было заметно, как на глубине резвились огромные рыбины, иногда взмывающие к поверхности, пытаясь поймать зазевавшуюся муху или стрекозу. Но, крепко связанная, с плотно заткнутым ртом, лежавшая на дне челна между четвертой и третьей скамьей, девушка не могла всего этого видеть.
— Брат Сигизмунд, простите, что отрываю вас от важных раздумий, но не пора ли присмотреть место для ночлега? — поинтересовался у дремлющего на корме, тощего монаха, правящий передним кормилом, оголенный по пояс дюжий воин.
— Да, наверное, ты прав, десятник… — не открывая глаз, разморено, с сонной ленцой ответил тот. — Благодаря Господу, сегодня мы проделали хороший шмат пути, пора помолиться и отдохнуть. Что-то я совсем умаялся…
Вечернее солнце уже припекало не так жестоко, как днем и в предчувствии скорого отдыха, мужчины налегли на весла.
— Слышишь, Клёст, — шепнул на ухо своему сухопарому соседу толстомордый гребец со среднего ряда. Его выпученные глаза, потное и красное от натуги лицо могло бы вызвать сочувствие у самого жестокосердного палача. — Устал он. А что тогда мне говорить по этому поводу?
— Реже надо было чужих баб исповедовать, Колобок, вот и ходил бы себе дальше по холодку в сутане священника, а не потел в драгунской форм.
— Да, ты прав, брат. За грехи надо отвечать. И чем больше нагрешил — тем тяжелее искупление.
— Вот, вот… — засмеялся Клест. — Наверно, брат Сигизмунд поэтому и положил ведьмочку прямо возле твоих ног, чтоб ты глядел на нее и каялся, каялся…
— Тьфу, бесовское искушение… — Колобок и рад бы не глядеть на распростертую перед ним девушку, да куда денешься, если каждое движение весла надо начинать с наклона туловища вперед. И тогда глаза заядлого греховодника, самостоятельно обшаривали всю ее ладно
— Брат Сигизмунд, — зная непреодолимую слабость товарища к женщинам, продолжал издеваться сухопарый Клест. — А правду говорят, что вся колдовская сила у женщин между ногами спрятана?
Дружный хохот дюжины мужчин и неожиданность вопроса вмиг согнали с монаха-иезуита сонную одурь. Он даже рассердился сперва. Но, понимая, что драгуны просто забавляются от усталости и скуки, изобразил на лице задумчивость, а потом степенно ответил:
— Я бы сказал иначе, сын мой. Церковь учит нас, что женщина есть сосуд греха. А поелику колдовство один из самых страшных смертных грехов, то, безусловно, оно находиться внутри ее тела.
— А я еще слыхивал, — присоединился к шутейному разговору десятник. — Будто чародейками могут быть только девицы. И если невинность колдуньи порушить, то все ее умение враз пропадает.
— Это зависит от того, сын мой, с чем придется столкнуться. Если непорочная девица заполучила ведьмовское умение от нежити, то — скорее всего, именно так и произойдет, как ты заметил. Но — ежели ее сила от дьявола, то лишение колдуньи девственности ничего не даст. Возможно, даже наоборот — еще больше усилит ее способности.
— С чего такая разница, брат Сигизмунд? — неподдельно удивился десятник. Сам не ожидая, что зацепил столь заковыристую тему.
Видя, что разговор взаправду заинтересовал весь отряд, инквизитор охотно начал просвещать темных вояк.
— Разница, сын мой, проистекает из способа посвящения будущей чародейки. Нежить, которая видит в людях всего лишь источник своей жизни, за обучение хочет получить от девицы в свое безраздельное повиновение только ее тело. Требует прибывать по первому зову, не иметь никаких иных забот или увлечений, кроме как служения своему учителю. Вот почему такие девы чаще всего уходят в пущу и живут вдали от людей. Совсем иначе происходит сговор чародейки с нечистью. Для слуг дьявола важнее всего в человеке душа, — вот они и стараются, поелику возможно, замарать ее так, чтоб уж потом не отыскать пути обратно. Поэтому, девушка, заключая сделку с бесом, в знак подчинения должна ему отдаться, сохраняя при этом свое девичество.
— Это как? — удивился самый младший из драгун, веснушчатый парень, лет двадцати. — Разве ж можно: и рыбку поймать, и это… рук не замочить?
— Можно. Для этого девица совершает с нечистым содомский грех.
Сосед парня, мужик постарше, видя, что тот все равно ничего не понял из объяснений монаха, негромко промолвил с похабной ухмылкой:
— Задницу бесу подставляет…
Такое простое объяснение молодой драгун понял, но по взгляду, которым наградил Ребекку, было видно, что с этой минуты репутация арестованной, да и всех остальных женщин, в его глазах, упала на самое дно.