Призрак Ивана Грозного

Усачева Елена Александровна

– Ничего себе, – ахнул Веселкин, видевший фокусы журнала в первый раз.

– Это он еще мирный, – прошептал Мишкин, вытирая вспотевшие руки о штаны. – Хорошо, что взрываться не стал, а то бы мы здесь уже не стояли. Ладно, пошли дальше. Ты, главное, не трусь. Я сам боюсь. А вчера как помутнение в башке наступило. Смотрю на все эти ужасы и глазам не верю. Только что боялся, а теперь стою и спокойно думаю: «На самом деле все это или нет?» Понял?

– Понял, понял, – пробубнил Борька, хотя от всех этих рассказов ему было не просто страшно, его уже мутило. Будь перед ним нормальный противник, да хотя бы верзила

из взрослой группы – не испугался бы. А так… Когда не понятно кто… Как-то все это…

У порога школы Коля заколебался – то ли идти к окну, которое неизвестно, открыто или нет, то ли попробовать войти в дверь.

– Давай в дверь, – посоветовал рассудительный Веселкин. – Чего мы будем по окнам лазить?

Мишкину было уже все равно, куда и через что идти. Он вдруг ясно почувствовал, как сквозь него в землю утекают драгоценные минуты его жизни, от которой осталось всего-то два дня… Может быть…

Колька решительно рванул дверь, которая почему-то оказалась открытой, и шагнул в темный холл первого этажа. По коридорам прокатился легкий вздох, и все замерло.

Веселкин, позабывший на время страх, с любопытством оглядывался по сторонам.

– А ничего у вас школа, модненькая, – удовлетворенно кивнул он, рассматривая портреты учителей, развешанные по стенам. – И учителя симпатичненькие. Только чего это они у вас все в траурных рамках?

Коля глянул на стены и обомлел. За шесть лет учебы портреты порядком намозолили глаза. На них давно уже никто не обращал внимания. Но такого Мишкин не видел ни разу. Фотографии менялись с каждой секундой. Ровные уголочки прямоугольников изгибались, скукоживались, по краям рамок наползала траурная лента с бантиками и завитушками. Лунный свет, пробивающийся сквозь пыльные окна, отбрасывал на снимки белесые блики, отчего сами портреты казались блеклыми и немного стекшими вниз.

– Началось, – прошептал Мишкин. – Бежим в подвал, пока они со своих портретов не повылезли.

Ребята пробрались вдоль темных стен, спустились к спортзалу, где находилась физкультурная раздевалка. Но тут их встретило неожиданное препятствие – подвал был закрыт на большой висячий замок. А по коридору за ними уже накатывало эхо шагов, голосов и шорохов. Коля громыхнул железной решеткой, надеясь, что эта дверь откроется так же, как и входная. Но решетка была закрыта надежно.

Из-за поворота появился директор. Голова его снова отвалилась, он держал ее под мышкой. В другом щупальце у него была зажата старинная стрелецкая секира.

– О-о-о! – взвыла голова. – Снова наш послушненький ученик пришел. Умный ученик, почтенный ученик. Он всегда делает уроки, слушается старших и не обижает друзей. – Секира взлетела в сторону ребят. – Ты почему не на уроке?

– К-каком уроке? – заикаясь, спросил Мишкин, внимательно следя за перемещением опасного оружия. – Ночь ведь, Иван Васильевич.

– А послушненькие детки уже давно за партами своими сидят. – Голова директора в руке качнулась. – Пойдем со мной, – поманил он. – На первый раз опоздание на урок тебе простится.

Длинное щупальце метнулось в сторону Кольки и схватило его за плечо. Оторванная голова оказалась прямо напротив него.

– Пойдем, пойдем, – шептали синюшные губы, не забывая при этом улыбаться.

Мишкин на полусогнутых ногах поплелся за директором. Взгляд желтых глаз Ивана Васильевича

приковывал к себе, не давал дернуться и убежать. В полуобморочном состоянии Колька дошел до третьего этажа. Директор толкнул первую дверь направо, ту самую, куда Мишкин заглядывал в прошлую ночь.

Сейчас класс был ярко освещен огромной луной, висевшей как раз напротив окон. За партами сидели ученики. У доски топтался историк с совиной головой и птичьими лапками вместо рук. Увидев вошедших, он обрадованно защелкал, заклекотал, радостно взмахнул лапками.

– Кто пришел, кто пришел! – воскликнул он, и все головы тут же повернулись к вошедшим.

Колин взгляд перебегал с одного синюшного лица на другое, пока за третьей партой он не заметил Вику Будкину с неизменными крупными бусами на шее. Рядом с ней сидел Женя Краскин, в руках у него снова была перьевая ручка. А перед ним лежал журнал!

Коля бросился вперед. В графе было уже выведено «Мишкин». Женя, обмакнув перо в чернила, приготовился писать имя.

Разбежался!

Мишкин захлопнул журнал, опрокидывая пузырек с чернилами. Черная краска брызнула на белое лицо привидения.

– Замечательно! – выдавил из себя пищащим голоском Николай Сигизмундович. – Как мы рады тебя видеть!

Мишкин, прижимая к себе журнал, стал пятиться по проходу обратно.

– А мы тут как раз эпоху Ивана Грозного проходим, – щелкая клювом, приговаривал историк. – Очень интересная тема. Посиди с нами.

Коля допятился до двери, но тут дорогу ему преградил директор. Наставив на него секиру, он с неизменной улыбкой промурлыкал:

– Куда же ты, ненаглядный наш? Познакомься со своими новыми друзьями.

И тут весь класс, как по команде, встал и развернулся к Мишкину. Луна вспыхнула ярче.

Более кошмарных лиц Коля до этого не видел – у кого глаз вытек, у кого рот съехал набок, у кого ухо переползло на место носа.

Вперед шагнул Женя Краскин с бельмами на глазах и черными пятнами на лице и, улыбаясь, протянул Мишкину руку.

– Иди к нам, – произнес он звонким детским голосом.

Из коридора послышалось сопение и звуки борьбы.

– А ну, разошлись! – ревел мощным басом Веселкин. – Зашибу!!!

Коля еле успел увернуться от секиры, полетевшей прямо ему в голову. Открыв спиной дверь, в класс ввалилась Маргарита Ларионовна, на лбу у нее красовалась большущая шишка, которая стремительно росла. Она сбила с ног Ивана Васильевича, и вместе они покатились по полу.

Мишкин бросился в открывшийся проход. В коридоре уже шла настоящая потасовка. Бориса со всех сторон теснили учителя. Превратившаяся в высохший скелет Муза Ивановна тянула к нему руки, скалясь и щелкая зубами. Сросшиеся физруки колотили направо и налево кулаками. Но так как договориться между собой у них никак не получалось, то лупили они в основном себя. Ольга Ароновна летала вокруг всех в ступе, подгоняя себя метлой, и пронзительно визжала. К драке подтягивались другие учителя. Появилась химичка Эльвира Богдасаровна. Тело ее изогнулось, ногти на руках стали тонкими и красными, зубы утончились, с них капала кровь. Она клацала челюстью, вращая безумными глазами. По лестнице с трудом поднималась Эльза Яковлевна, учительница начальных классов. Молодая, подвижная днем, сейчас она с трудом удерживала себя воедино, норовя растечься бесформенным блином по лестнице.