Призрак Проститутки
Шрифт:
Наконец он выбрал нужное место.
— Это подойдет, — сказал он, распаковал свое оборудование, вытащил две связки нейлоновых веревок из мешка и привязал их к деревьям, которые росли вдоль края пропасти. — Вниз мы спустимся на веревках, — сказал он. — Это легко. Новичкам это нравится. У меня же, должен признаться, это вызывает ужас.
Его признание почему-то меня успокоило.
— Почему? — все-таки спросил я.
— Потому что ты зависишь не от себя, — ответил он так, словно этим было все сказано. — Наверняка ведь не знаешь, в какую минуту это маленькое деревце вдруг
Он стал подстраховываться. Не буду описывать все, что он делал, но я увидел, что он обвязал веревкой не только деревце, но и соседнюю глыбу. Два конца веревки сходились в овальном хромированном кольце размером меньше моей ладони, которое, насколько мне известно, называется карабин.
— А вы собираетесь пользоваться крючьями? — спросил я, стремясь показать свои познания.
— О, в этом нет надобности, — сказал он. — Крючья не для такого подъема.
Хотя он был уже в возрасте, мы оба вели себя как семнадцатилетние. Только он намного превосходил меня.
— Хорошо, жди меня здесь, — сказал он, когда все было уже готово, — а я спущусь вниз, посмотрю, как оно там, и вернусь. Потом ты проделаешь то же самое.
Мне трудно было поверить, что он собирается спуститься и подняться по скале как бы мимоходом — все равно что проехать на лифте несколько этажей, однако же он, хорошенько дернув за спусковую веревку и убедившись в ее надежности, подошел к краю скалы, стал спиной к океану — другой конец веревки был обвязан у него вокруг талии — и заявил:
— Ты увидишь, это самая трудная часть спуска. Просто высвободи какое-то количество веревки и прыгай в пустоту. А потом сиди на веревке. — Что он и сделал, уперевшись подошвами ботинок в самый край скалы и откинувшись назад так, что его вытянутые ноги оказались параллельно земле. — А теперь, — продолжал он, — иди вниз, просто делай шаг за шагом. Не сгибай ног, упирайся подошвами в скалу, а при необходимости расслабляйся.
Он медленно проделал несколько движений, подражая осторожному, шаг за шагом, спуску новичка, — так он сделал пять или шесть шагов вниз. После чего, устав показывать замедленный спуск, слегка гикнул, оттолкнулся ногами от скалы и, размотав веревку, пролетел футов десять. Закачался, снова ударился ногами о стену — он был уже достаточно далеко внизу и, совершив еще три или четыре подобных отталкивания, спустился на риф — плоский, черный и мокрый камень.
Он развязал опоясывавшую его веревку и крикнул, чтобы я вытянул ее. А сам стал карабкаться наверх за ней следом. Казалось, он затратил на подъем не больше времени, чем если бы поднялся по лестнице на пятый или шестой этаж.
— Отличная скала, — сказал он. — Ты получишь удовольствие.
Я не произнес ни слова. Все мои мысли были о том, как отговориться. Я не спал ночь. После операции у меня случаются головокружения. Я хотел бы подойти к такому восхождению постепенно: не могли бы мы сначала попробовать взобраться на скалу, где не требуется веревок? А внизу, разбиваясь о скалы, грохотал прибой, эхом вторя моим страхам.
Я молчал. Пусть я погибну, но не стану плакаться и пытаться выбраться из этой ситуации. Я не мог найти оправдания, которое позволило бы мне выжить,
Когда стоишь, упершись пятками в выступ скалы, откинувшись назад в пустоту, и держишься при этом всего лишь за веревку, ощущаешь примерно то же, что в детстве, когда кажется, это не с тобой происходит: не ты, упав с кровати, обнаруживаешь, что плачешь. Мои первые два-три шага по вертикальной скале были предельно неуклюжи, точно у меня были не ноги, а бетонные столбы.
Только сделав пять или шесть шагов, я начал понимать, что с этой скалы действительно можно спуститься, более того, что так куда легче спускаться, чем с крючьями.
До чего вдруг знакомой стала поверхность камня! Каждая впадина казалась главной орбитой, каждая большая трещина — распахнутой дверью. На меня смотрели с камня то необычно благостные, то злокозненные лица. Мне казалось, что я скольжу вдоль бока Левиафана. Однако так велико было испытываемое мной облегчение от того, что я в состоянии это делать, что по пути на дно я несколько раз лягнул скалу ногами и постарался протянуть побольше веревки через карабины на поясе, — мои усилия, я уверен, были подобны первым хриплым звукам, какие издает шестинедельный песик, пытаясь залаять.
Я добрался до рифа. От воды под ногами поднимался туман, мокрый черный камень был скользким, как пол в гараже, на который пролито масло. Я высвободил двойную спусковую веревку из обоих карабинов и только тут понял, что подвязан к связке, которую все это время держал в руках Монтегю. Если бы что-то пошло не так и я потерял равновесие при спуске, мистер Монтегю с помощью этой двойной веревки удержал бы меня. Тут владевший мною ранее страх показался мне просто нелепым. Я начал понимать, что страх — это как лестница, по которой поднимаются со ступеньки на ступеньку, а наверху, как сказал бы мистер Монтегю, сидит сам Судия.
Монтегю спустился ко мне в три затяжных прыжка и стал рядом на мокром рифе.
— Подъем будет твоим испытанием, — сказал он. — Но ничего неразумного в этом нет. Все равно как обучение новому алфавиту.
— То есть как это? — пробормотал я. Тут впервые посмотрел на скалу, по которой мне придется подниматься, и страх вернулся.
Монтегю слегка улыбнулся — это была первая улыбка, которую он позволил себе со времени своего приезда.
— Ты обнаружишь, что я выбрал подъем с несколькими карманами. — И не привязываясь, безо всякой веревки, полез вверх.