Призрак Проститутки
Шрифт:
— «Вот мой род занятий: быть самим собой… Любить того, кто честен. Знаться с тем, кто рассудителен и мало говорит. Считаться с общим мнением. Драться, когда нет другого выхода, и не есть рыбы»[10]. — Я только собирался добавить: «Я умею хранить тайны, ездить верхом, рассказывать с грехом пополам затейливые истории и точно исполнять поручения, когда они несложны», но доктор Гардинер сказал:
— Какой смысл заниматься подражательством!
Воцарилось молчание. Через какое-то время, уже в сумерках, вернулись Киттредж и Хью Монтегю. Они занимались альпинизмом — погода на Пасху стояла очень холодная, — взбирались
Она была прелестна по любым меркам, какие в моем представлении применимы к женщине. Ее черные волосы были коротко острижены, как у мальчика, она была в брюках и ветровке, но выглядела самой красивой женщиной на свете. Казалось, она сошла с одного из викторианских портретов своего отца: такая же белокожая и прелестная, как изображенные там ангелочки. Только сейчас, после занятия альпинизмом, краски у Киттредж были яркие и на щеках горел румянец, как дикие красные ягоды на заснеженном поле.
— Как чудесно познакомиться с вами. Ведь мы родня. Вы это знали? — спросила она.
— Пожалуй, знал.
— Вчера вечером я это проверила. Мы троюродные брат и сестра. Словом, не близкая родня, но и не чужие.
Она рассмеялась и так на меня посмотрела (взгляд ее говорил, что ей, безусловно, нравится этот приятный мужчина моложе ее), — словом, Хью Монтегю заволновался. В ту пору я почти не знал, что такое ревность, но почувствовал, как ею пахнуло в воздухе.
— Ну и должна вам сказать, — продолжала она, — пока Хью тащил меня вверх по этой страшной стене, я все твердила, что ни за что не выйду за него замуж, пока он не пообещает никогда больше этого не делать, и тут он мне говорит: «Вы с Гарри Хаббардом из одной команды». Словом, он нас обоих вычеркнул из участников своих сомнительных занятий.
— Вообще-то она немного лучше тебя, Гарри, — сказал Хью Монтегю. — Но и она безнадежна.
— Очень надеюсь, что это так, — заметила Мэйзи Гардинер. — Дурацкая затея рисковать своей шеей, лазая по льду.
— А мне это понравилось, — сказала Киттредж. — В качестве единственного оправдания своему пристрастию Хью сказал: «Лед предаст тебя только раз». Ну и муж у меня будет!
— Надежный, — сказал Хью.
При одном упоминании, что дочь выходит замуж, Родмен Ноулз Гардинер зашелся кашлем. А Киттредж произнесла:
— По-моему, папа считает меня Дездемоной.
— Я что-то не вижу себя ни черным, ни женатым на собственной дочери, — возразил ее отец. — У тебя извращенная логика, дорогая.
Киттредж переменила тему.
— А альпинизмом вы когда-нибудь занимались? — спросила она меня. И когда я отрицательно покачал головой, сказала: — Это примерно такой же кошмар, как и тренировки на Ферме, когда тебя заставляют выскочить из земляного окопа и взобраться по забору из сетки за то время, пока луч вращающегося прожектора не осветил участок. — Она умолкла, но не из предосторожности, а скорее прикидывая, когда меня к этому допустят. — Вы, наверное, займетесь этим примерно через год. Сетка, через которую надо перелезать, скопирована с Гроссе-Ульнер в Восточной Германии…
Хью Монтегю раздвинул губы в отнюдь не веселой улыбке.
— Киттредж, не практикуйся в неосторожности — у тебя другая профессия.
— Да, —
— Наружу выпирает то, как ты испорчена, — заметил ее жених.
— Как же я могу быть не испорченной? Я ведь единственное дитя, — сказала Киттредж. — А вы испорчены? — спросила она меня.
— Наполовину, — сказал я, и, поскольку никто не отреагировал, пришлось пуститься в объяснения.
Киттредж, казалось, с интересом слушала.
— Да нет, вы вконец испорчены, — сказала она, — у вас же переизбыток призраков. — И она приподняла дивную белую руку, словно изображая церемониймейстера на многолюдном благотворительном балу. — Но я всем обещала не заниматься теоретизированием в этот уик-энд. Есть люди, которые слишком много пьют, а я слишком много теоретизирую. Как ты думаешь, это болезнь, Хью?
— Предпочтительнее пьянства, — заметил он.
— Я расскажу вам про переизбыток призраков, когда мы будем одни, — обращаясь ко мне, громогласно объявила она.
Я внутренне съежился. Хью Монтегю был собственником. И, глядя, как она мило улыбается мне, он увидел в ее улыбке конец их романа. И в конечном счете оказался прав — правда, влюбленные обычно сокращают сроки. То, на что нам потребуется свыше пятнадцати лет, представлялось ему сиюминутной опасностью.
А с другой стороны, ему было скучно. Вести беседу с Розменом и Мэйзи Гардинер было все равно что ужинать в комнате, освещенной мигающими лампочками. По большей части беседа шла так, будто законов логической связи не существует. Во время аперитива я следил за обменом репликами. За десять минут было произнесено десять фраз. Три — доктором Гардинером, две — Мэйзи, три — Проституткой, одна — Киттредж и одна — мной. Память имеет свои пределы. Поэтому я воспроизвожу нижеследующее не по памяти, а по наитию.
«Родмен Ноулз Гардинер. Я поручил Бобби Ивзу подыскать новый спинакер.
Мэйзи. Почему это королевские лиловые циннии вянут быстрее, чем космические?
Хью Монтегю. Я слышал, вчера в Пиренеях сошла громадная лавина.
Киттредж. Если ты будешь меньше подкармливать циннии, мама…
Мэйзи. Скажите, мистер Хаббард, Джилли Батлер — человек надежный? Ваш батюшка, Кэл Хаббард, говорит — не надо слишком доверять ему.
Я. Я бы прислушался к тому, что говорит отец.
Монтегю. У них не было с собой противооползневых веревок, так что тела невозможно найти.
Доктор Гардинер. Спинакер разбился на регате. Пришлось поднимать его лебедкой.
Монтегю. Трижды ура за то, что ты снова в почетном списке, Гарри.
Доктор Гардинер. Пойду наполню шейкер мартини».
Тем не менее мы с Киттредж провели час наедине. Так она пожелала. В воскресенье утром, возвращаясь из церкви после пасхальной службы, когда до воскресного обеда оставался еще час, Киттредж сама создала нужные условия.
— Я хочу, чтобы Гарри показал мне остров, — заявила она Хью. — Я уверена, он знает здесь все бухточки и расщелины.