Призрак в кожаных ботинках
Шрифт:
Священник помолчал.
– А где его родители?
– Померли.
– Оба?
Молчание. Потом снова раздался голос священника:
– Глафира, зачем ты меня сегодня звала? Эти грехи, в которых ты мне исповедуешься каждый раз и которые каждый раз я тебе отпускаю, не могли так сильно тебя тяготить. Скажи, есть что-то еще? Что-то, о чем ты хотела со мной поговорить особо?
Снова молчание. Саша начал опасаться, что не услышит ничего интересного, как внезапно Глафира произнесла:
– Скверная я по молодости была девка.
– Все по молодости грешат. Это уж с годами к человеку разумение приходит. А таких, чтобы с юности себя блюли, единицы.
– Гулящей я была совсем. Денег за связь не брала, а все равно мужиков у меня много было. И разные попадались, и женатые, и с детьми, и вдовые.
– Это плохо. Что же ты так?
– Замуж сперва очень хотелось, а никто не брал. Потом поманил один, да тоже… не сложилось у нас. Так и вся жизнь прошла, а не удалось мне в счастливом замужестве пожить. За то саму себя и корила. За то самой себе и мстила. Бедная я была, и семья у нас бедная, и жилья своего не было, и приданого не было. Да еще и красотой особой не блистала, кому такая нужна?
– Нужно было молиться, жених бы и нашелся.
– Это я теперь понимаю. А в ту пору какие молитвы? Будто бы вы, батюшка, сами не помните, как мы раньше без Бога-то жили. Да я не о том покаяться хотела. Те грехи по сравнению с главным грехом я и за грехи-то не считаю.
– Интересно.
Голос священника посуровел. Но баба Глаша словно бы и не замечала.
– Был у меня мужчина, постарше меня он был, и образованный, и начитанный. Не то что я, дура малограмотная, деревенщина неотесанная.
– Зачем ты так, Глафира?
– Уж как есть. Сама знаю, что я наукам не обучена и красиво говорить не умею. Но Господь ведь человека не за образованность любит, правильно я рассуждаю? Господу нужно сердце чистое, а у меня на сердце тьма. Черное я тогда дело сделала. Сразу двух близких мне людей погубила.
– Ты никогда мне этого греха не открывала.
– Стыдно было. Как, думала, я потом в глаза вам смотреть буду? Я вот и сейчас не знаю, как я завтра вам в лицо посмотрю. А все-таки помирать, когда на сердце такая чернота, еще страшнее. Лучше уж я покаюсь.
– Это хорошо, это правильно, только…
– Дайте договорю. А то решимость меня оставит. Не все это. Я ведь почему тех людей погубила? Потому что человек тот жениться на мне отказался. С другой жить как со своей женой надумал. На моей сестре родной жениться захотел. И такое меня зло взяло, что и словами не передать. Почему, думаю, у этой все будет, а у меня ничего. Чем она лучше меня? Ведь ничем. Она и впрямь ничем не лучше была. Такая же бедная деревенская девчонка. Может, на мордашку чуть смазливей. Зато я хозяйственная. Но на ней он хотел жениться, а на мне – нет. И ведь я его имя носила, не она!
– И что же ты сделала, чтобы их погубить?
– Возненавидела я их двоих просто люто. Никогда ни до, ни после я таких чувств не испытывала. И пожелала я, чтобы они оба умерли.
– Как они погибли?
– Он в лагере умер, а она от болезни убралась. Тоска ее заела, так я думаю.
– Ну а при чем тут ты? Ты их не убивала.
– Своими руками – нет. Но я слышала, что мысли тоже могут вредить. А я их так ненавидела, так… что вам и не передать! Мне кажется, что от этой моей ненависти у них все наперекосяк и пошло.
– Не надо слишком превозноситься.
– Да разве же я превозношусь? – удивилась баба Глаша. – Я, напротив, самой мерзкой тварью себя считаю.
– Есть и похуже.
– Нет, я самая худшая гадина!
– Вот и подтверждение твоих слов. Думаешь, будто бы от твоих маленьких жалких чувств кому-то плохо может быть. Да ведь если бы Господь не попустил подобное, ничего бы не случилось. А так посмотри, человек этот тебя на страдания душевные обрек. Что-то он тебе обещал, так? Не просто же ты его возненавидела.
– Обещал, – согласилась баба Глаша. – Жизнь замужнюю он мне обещал.
– А женился на другой. Обман с его стороны. А сестра твоя о тебе и твоих чувствах знала?
– Знала.
– Вот видишь! Она знала, что мужчина несвободен. Он знал, что несвободен. А оба поддались искушению. За то их Господь и наказал. А ты к этому отношения не имеешь.
– Да ведь злоба какая у меня на сердце была!
– А что ты к ним испытывала, ненавидела ты их там или простила, только тебя одной и касается. Только тебе от твоих чувств может быть хорошо или плохо. Им от этого ни горячо ни холодно. Скажи честно, тебя эта история сильно тяготила?
– Уж так тяжело мне было, и не передать! А вот сейчас рассказала и вроде как полегчало.
– И еще легче будет.
– Только это еще не все, что я рассказать хотела, – произнесла баба Глаша, и голос ее задрожал. – Не знаю, может, меня лично это и не сильно касается, а все же душу тяготит. Вы же о привидении, что в наших краях бродит, слышали?
– Какую-то статью в газете читал.
– А я этого призрака своими глазами видела! И так мне жутко сделалось! Я ведь думала, что вся правда вместе с ним самим похоронена. А оно вон как! Неспокойно его душе, вот он и бродит, правду свою ищет.
– О чем ты говоришь?
– Да про старика этого, будь он неладен. Из-за него все мои беды. Из-за него одного. Вы, батюшка, послушайте, как дело было…
Дальше голос бабы Глаши опустился до шепота, и Саша ничего больше разобрать не сумел. Что рассказывала баба Глаша священнику, понять он не мог. Потом до Саши донесся голос читающего слова молитвы отца Анатолия, затем и он опустился до неразборчивого бормотания. Саша смог различить лишь частые призывы к Спасителю и просьбы о помиловании рабы Божией Глафиры. Это Саше было уже совсем неинтересно. И он начал подумывать о том, как бы ему убраться с чердака, как вдруг за дымоходом послышался еще какой-то звук.