Призрак в Монте-Карло
Шрифт:
— Жанна, что случилось? — спросила Мистраль. — Ты сейчас упадешь в обморок. Сядь и отдохни. Я сама найду платье.
— Нет, не надо, — хриплым голосом запротестовала Жанна, но когда она подошла к шкафу, Мистраль услышала ее бормотание: — И прости нам грехи наши, как и мы прощаем согрешившим против нас!
— Что ты сказала? — спросила Мистраль, не веря своим ушам.
— Ничего, ничего, — ответила Жанна, но девушка слышала, как та еле слышно добавила: — Избави нас от лукавого!
Что все это значит? Что случилось? Почему Жанна читает покаянную молитву? Чем она так
Мистраль подошла к старой женщине и обняла ее.
— Ты устала, Жанна, или больна. Иди, приляг. Я сама оденусь, а потом помогу тете Эмили.
— Нет, мадемуазель, — ответила Жанна дрожащим голосом. — Мадам просила её не беспокоить до ужина. Вам не следует ходить к ней.
— Хорошо, — сказала Мистраль. — Сядь, Жанна, прошу тебя, сядь.
К ее удивлению, старая горничная высвободилась из объятий.
— Не дотрагивайтесь до меня, — сказала она, — дайте мне заняться делами, мадемуазель. У меня много работы… Ангел Божий, святой мой хранитель, прошу тебя усердно: Ты меня сегодня вразуми и сохрани от всякого зла…
Она разложила на кровати платье, которое Мистраль должна была надеть вечером, и, продолжая молиться, вышла из комнаты.
Мистраль так ничего и не поняла, но когда, перед ужином, она увидела, что тетя Эмили невозмутима и спокойна, она испытала непередаваемое облегчение. Более того, в платье из бирюзовой парчи, отделанном драпировкой из тонкой, как паутинка, ткани, тетка выглядела величественнее, чем прежде. Если Мистраль боялась, что Эмили окажется в таком же состоянии, что и Жанна, она глубоко заблуждалась. Подбородок Эмили был гордо вскинут, на губах играла слабая улыбка. Мистраль показалось, что ее глаза горят каким-то странным огнем, а в голосе звучат победные нотки. То, что так подействовало на Жанну, ни в коей мере не коснулось Эмили.
— Прибери гостиную, Жанна, — приказала Эмили, — и приготовь к моему приходу вина. Не забудь зашить платье, которое я сегодня порвала. Я, наверное, зацепилась за ветку. Там крохотная дырочка на подоле, но ее надо срочно зашить.
У Мистраль возникло впечатление, что Жанна съежилась и затряслась.
— Хорошо, мадам, — только и пробормотала она, — я все сделаю, мадам.
Но ее губы продолжали двигаться, и Мистраль догадалась, что Жанна опять молится.
Тетя Эмили спустилась вниз и совершила свое ежевечернее впечатляющее шествие по обеденному залу. Шум голосов стих, все, прекратив есть, наблюдали за ними. Как и раньше, Мистраль была охвачена страстным желанием, чтобы пол под ней разверзся и земля поглотила ее — лишь бы не подвергать себя осмотру сотен любопытных глаз, лишь бы не чувствовать себя униженной сознанием, что каждое ее движение подробно обсуждается и оценивается.
Еще в школе учительница, которая обучала девочек пластике движения, говорила своим ученицам, что нельзя быть застенчивой.
— Перестаньте думать о себе, — советовала она.
Каждый вечер Мистраль старалась выполнять ее указание. Следуя за тетей Эмили между столиками в переполненном зале, она заставляла себя думать о самых разных вещах, повторяла запомнившиеся стихи.
Сегодня
«Она идет во всей красе, / Светла, как ночь ее страны. Вся глубь небес и звезды все / В ее очах заключены…»
«Как было бы прекрасно, если бы я тоже была такой», — подумала Мистраль, не сознавая, что эти строки вполне можно было отнести и к ней.
Они подошли к своему столику. Мистраль, счастливая, что их ежевечерний ритуал подошел к концу, села и почувствовала, что страшно голодна. Она заказала все, что им порекомендовал официант. Как оказалось, у тети Эмили совсем не было аппетита. Она съела пару ложек супа, кусочек рыбы и больше ни к чему не притронулась. Однако она много говорила, довольно нелицеприятно отзываясь об окружающих, да так громко, что Мистраль испугалась, что их могут услышать.
Она вздохнула с облегчением, когда ужин закончился и они собрались в Казино. Сегодня Эмили, казалось, была настроена сорить деньгами. Она обменяла две банкноты на золотые монеты, которых оказалось так много, что ей было трудно их нести. Мистраль помогла ей.
— Вы собираетесь сегодня играть по-крупному? — спросила девушка.
Она боялась, что тетка начнет ругать ее за такой вопрос, но, к ее изумлению, Эмили с улыбкой ответила:
— Я могу себе это позволить! Да, могу — сегодня!
Как всегда, Мистраль стояла за стулом тетки и наблюдала за игрой. Первое время ей было интересно, но вскоре наскучило, и сейчас ее несколько тяготила роль наблюдателя. Столбики монет, поставленные на клетки; ровное, лишенное интонаций бормотание крупье; жадно тянущиеся к выигрышу руки удачливых игроков — все это было ей слишком хорошо знакомо, чтобы надолго занять ее внимание. Поэтому Мистраль стала оглядываться по сторонам, разглядывая снующих между столами посетителей.
Она пыталась убедить себя, что ее никто конкретно не интересует, но в глубине души она понимала, что с нетерпением ждет, когда в зал войдет сэр Роберт. Сегодня он не ужинал в «Отеле де Пари», и внезапно она испугалась, что он уехал, что его отпуск закончился.
А вдруг так и есть? А вдруг она больше никогда его не увидит? От этих мыслей ее охватило чувство одиночества и непередаваемой опустошенности. Сверкающий мир вокруг нее померк, и она оказалась одна в пугающей темноте, без друга, без близкого человека. Она не понимала причины своего страха, просто знала, что ей страшно.
Зато облегчение, которое охватило ее в тот момент, когда в зал вошел сэр Роберт, было столь сильным, что у нее задрожали колени. С ним была леди Виолетта, и Мистраль показалось, что они оба рассержены, как будто они только что ссорились.
Сэр Роберт подошел к ближайшему столу и сел играть. Мистраль наблюдала за ним. Ее не покидала надежда, что он обернется и увидит ее, и, как часто случалось, в его глазах мелькнет радостный огонек, а на губах появится слабая улыбка. «Но сегодня он слишком углублен в игру, — подумала Мистраль, — чтобы замечать что-либо вокруг себя». Но она и не желала большего, она была рада, что он здесь и она может смотреть на него из-под полуприкрытых ресниц.