Призрак

Несбё Ю

— Двадцать тысяч, — сказал он, протянув руку, это ведь наличный бизнес.

Я отвел его в сторонку и сказал, что, когда у нас в следующий раз кончится товар, мы сами зайдем к нему.

— Мне не нужны гости, — ответил он.

— Возможно, я заплачу чуть больше двух сотен за дозу, — сказал я.

Он с подозрением посмотрел на меня.

— Планируешь открыть собственную лавочку? А что на это скажет твой босс?

—

Это останется между нами, — заверил я. — Мы говорим о маленьких партиях. Десять — двадцать доз для друзей и знакомых.

Он громко рассмеялся.

— Я буду приходить с девчонкой, — сказал я. — Кстати, ее зовут Ирена.

Он перестал смеяться. Посмотрел на меня. Попытался снова захохотать, но ничего у кривоногого не вышло. А в его глазах явственно читалось: одиночество, жадность, ненависть. И вожделение. Хреново вожделение.

— В пятницу, — сказал он. — В двадцать часов. Она пьет джин?

Я кивнул. С этого момента пьет.

Он дал мне адрес.

Через два дня старикан пригласил меня на обед. Я подумал было, что Ибсен меня сдал, но потом вспомнил его взгляд. Нас обслуживал Петр. Мы сидели за длинным столом в холодной гостиной, и старикан рассказывал, что он сократил импорт героина наземным путем из Амстердама и теперь поставки идут только из Бангкока с помощью нескольких летчиков. Он объяснил мне все цифры, удостоверился, что я его понял, и задал обычный вопрос, не употребляю ли я «скрипку». Он сидел в полумраке и разглядывал меня, но время было позднее, и он позвал Петра и попросил его отвезти меня домой. В машине я думал, не спросить ли Петра, считает ли он старикана импотентом.

Ибсен жил в типично холостяцкой квартире в большом доме в районе Экеберг.

Большой плазменный экран, маленький холодильник, голые стены. Он приготовил мерзкий джин-тоник с выдохшимся тоником без лимона, но с тремя кусками льда. Ирена следовала плану: улыбалась, была милой и предоставила мне право вести все разговоры. Ибсен сидел с идиотской ухмылкой и пялился на Ирену, но, к счастью, успевал закрыть рот всякий раз, когда из него готова была закапать слюна. У него играла, блин, классическая музыка. Я взял свои пакетики, и мы условились, что я зайду через четырнадцать дней. С Иреной.

Потом появился первый отчет о том, что количество смертей от передозировки пошло на убыль. А вот о чем в этих отчетах не писали, так это о том, что первичные потребители «скрипки» через пару недель после первого укола уже стояли в очереди, содрогаясь от приступов трясучки и тараща глаза от абстиненции. Они плакали, комкая в руках свои помятые сотни, когда им говорили, что цена снова выросла.

Во время третьего визита к Ибсену он отвел меня в сторону и сказал, что хочет, чтобы в следующий раз Ирена пришла одна. Я сказал, хорошо, но в таком случае он продаст мне пятьдесят пакетиков по сто крон за штуку. Он кивнул.

Ирену пришлось немного поуговаривать, потому что на этот раз старые трюки не помогали, и разговор вышел жестким. Я объяснил ей, что это мой шанс. Наш шанс. Спросил, действительно ли она хочет, чтобы я жил

на матраце в репетиционном зале. Под конец она, заливаясь слезами, пробормотала, что этого она не хочет. Но не хочет она и… Я ответил, что этого и не нужно, ей придется всего лишь проявить немного доброты к несчастному одинокому мужчине, с такой-то ногой жизнь у него не слишком веселая. Она кивнула и взяла с меня слово, что я ничего не скажу Олегу. После ее ухода я почувствовал себя так плохо, что растворил один пакетик «скрипки» и выкурил остаток, забив в сигарету. Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Она стояла над моим матрацем и рыдала так, что слезы падали мне на лицо и щипали глаза. Ибсен попытался, но она ускользнула.

— Пакетики взяла? — спросил я.

Понятно, что я задал неправильный вопрос. Она совершенно сломалась. И я сказал, что у меня есть кое-что, отчего ей снова станет хорошо. Я зарядил шприц, она огромными мокрыми глазами смотрела, как я ищу синюю вену на ее белой гладкой коже и всаживаю в нее иглу. Я чувствовал, как спазмы ее тела переходят в мое, когда жал на поршень шприца. Ее рот открылся в безмолвном оргазме. А потом наркотик опустил на ее глаза прозрачные шторы.

Может быть, Ибсен и был старой свиньей, но в своей химии он разбирался.

Но я знал, что потерял Ирену. Прочитал это в ее глазах, когда спросил про пакеты. Все уже не могло быть по-старому. В тот вечер я увидел, как Ирена ускользнула от меня в наркотическое забытье вместе с моими возможностями стать миллионером.

А вот старикан продолжал зарабатывать миллионы. И тем не менее требовал больше и быстрее. Казалось, он куда-то торопится, например заплатить долг, срок платежа по которому вот-вот выйдет. Потому что я не видел, чтобы он тратил деньги: он жил в том же старом доме, лимузин мыли, но не меняли, а его штаб состоял из двух сотрудников — Андрея и Петра. У нас был единственный конкурент — «Лос Лобос». Но они тоже расширяли сеть уличных торговцев, нанимая вьетнамцев и марокканцев, которых еще не упекли за решетку. Они продавали «скрипку» не только в центре Осло, но и в Конгсвингере, Тромсё, Тронхейме и, по слухам, в Хельсинки. Настоящий знающий бизнесмен был бы доволен таким статусом, блин, кво.

На синем-пресинем небе было всего два облака.

Первое — это тайный агент в тесной кепочке. Как мы знали, до сведения полицейских было доведено, что люди в футболках «Арсенала» больше не являются приоритетной целью, но парень в кепке продолжал вертеться вокруг нас. Второе — это то, что «Лос Лобос» стали продавать «скрипку» в Лиллестрёме и Драммене дешевле, чем в Осло, и это привело к тому, что некоторые наши клиенты садились на поезд и ехали туда.

Однажды меня вызвали к старикану и велели передать сообщение одному полицейскому. Звали его Трульс Бернтсен, и проделать все предстояло тайно. Я поинтересовался, почему этого не могут сделать Андрей или Петр, но старикан ответил, что с Бернтсеном решили не вступать в явный контакт, чтобы не вывести полицию на старикана. И что, хотя я тоже располагал информацией, способной раскрыть его, я был единственным, помимо Петра и Андрея, кому он доверял. Да, он в некоторых отношениях доверял мне даже больше. Наркобарон доверяет Вору, подумал я.