Призрак
Шрифт:
– И что случилось? Это перестало вас интересовать?
– Можно сказать и так, - согласился Крокетт.
– Я не вижу смысла... ни в чем.
– А ведь вы здоровы, об этом говорят тесты, которые вы прошли. Здесь, в этом месте, царит черная, глубокая депрессия, я сам ее ощущаю.
– Форд замолчал. Тупая усталость, таившаяся в уголках его мозга, медленно выбиралась наружу, словно ленивый язык ледника. Он осмотрелся. Станция была светлой, чистой и спокойной, и все же этого не чувствовалось.
Они вернулись к теме разговора.
– Я смотрел интеграторы, они во всех отношениях
Крокетт не ответил, отсутствующе глядя на чашку с кофе.
– Во всех отношениях, - повторил Форд.
– Кстати, вы знаете, что случилось с Бронсоном?
– Конечно. Ом спятил и покончил с собой.
– Здесь.
– Точно. Ну и что?
– Остался его дух, - сказал Форд.
Крокетт уставился на него, потом откинулся на спинку стула, не зная, смеяться ему или просто равнодушно удивиться. Наконец он решился на смех, прозвучавший не очень весело.
– Значит, не у одного Бронсона не все дома, - заметил он.
Форд широко улыбнулся.
– Спустимся вниз, посмотрим интеграторы.
Крокетт с едва заметной неприязнью заглянул в глаза психологу и нервно забарабанил пальцами по столу.
– Вниз? Зачем?
– Вы имеете что-то против?
– Черт возьми, нет, - ответил Крокетт.
– Только...
– Воздействие там сильнее, - подсказал Форд.
– Депрессия усиливается, когда вы оказываетесь рядом с интеграторами. Верно?
– Да, - буркнул Крокетт.
– И что с того?
– Все неприятности идут от них. Это очевидно.
– Они действуют безукоризненно - мы вводим вопросы и получаем правильные ответы.
– Я говорю не об интеллекте, - возразил Форд, - а о чувствах.
Крокетт сухо рассмеялся.
– У этих чертовых машин нет никаких чувств.
– Собственных нет, поскольку они не могут творить. Их возможности не выходят за рамки программы. Но послушайте, Крокетт, вы работаете со сверхсложной мыслящей машиной, с радиоатомным мозгом, который ДОЛЖЕН быть чутким и восприимчивым. Это обязательное условие. И вы можете создавать тридцатиэлементный комплекс потому, что находитесь в точке равновесия магнитных линий.
– Вот как?
– Что случится, если вы поднесете магнит к компасу? Компас начнет действовать по законам магнетизма. Интеграторы действуют... по какому-то другому принципу. И они невероятно точно выверены - состояние идеального равновесия.
– Вы хотите сказать, они спятили?
– спросил Крокетт.
– Это было бы слишком просто, - ответил Форд.
– Для безумия характерны изменчивые состояния. Мозги же в интеграторах уравновешены, стабилизированы в неких границах и движутся по неизменным орбитам. Но они восприимчивы - просто обязаны быть такими - к одной вещи. Их сила - их слабость.
– Значит...
– Вам случалось бывать в обществе психически больного человека? спросил Форд.
– Уверен, что нет. Это производит заметное воздействие на впечатлительных людей. Разум же интеграторов значительно сильнее подвержен внушению, чем человеческий.
– Вы имеете в виду индуцированное безумие?
– спросил Крокетт, и Форд утвердительно кивнул.
– Точнее, индуцированную фазу психической болезни. Интеграторы не могут скопировать схему болезни,
– То есть, - вставил Крокетт, - машины рехнулись.
– Нет. Безумие связано с сознанием личности, а интеграторы лишь записывают и воспроизводят. Именно потому шестеро операторов покинули станцию.
– Хорошо, - сказал Крокетт.
– Я последую их примеру, прежде чем свихнусь. Это довольно... мерзко.
– Как это ощущается?
– Я бы покончил с собой, не требуй это таких усилий, - коротко ответил ирландец.
Форд вынул блокнот для шифрованных записей и повернул ручку.
– У меня здесь история болезни Бронсона. Вы когда-нибудь слышали о типах психических болезней?
– Очень мало. В свое время я знал Бронсона. Порой он бывал исключительно угрюм, но потом вновь становился душой общества.
– Он говорил о самоубийстве?
– При мне - никогда.
Форд кивнул.
– Если бы говорил, никогда бы его не совершил. Его случай - это маниакальная депрессия: глубокая подавленность после периодов оживления. В начальный период развития психиатрии больных делили на параноиков и шизофреников, но такое деление себя не оправдывало. Невозможно провести линию раздела, поскольку эти типы взаимно проникают друг в друга. Ныне мы выделяем маниакальную депрессию и шизофрению. Шизофрению вылечить невозможно, остальные психозы - можно. Вы, мистер Крокетт, маниакально-депрессивный тип, которым легко управлять.
– Да? Но это не значит, что я сумасшедший?
Форд широко улыбнулся.
– Скажете тоже! Как и все мы, вы имеете некоторые определенные склонности, и, если бы когда-нибудь сошли с ума, это была бы маниакальная депрессия. Я, например, стал бы шизофреником, поскольку представляю шизоидный тип. Этот тип часто встречается среди психологов и объясняется комплексом компенсационной общественной ориентации.
– Вы хотите сказать...
Доктор продолжал: в том, что он объяснял все это Крокетту, явно была какая-то цель. Полное понимание - часть лечения.
– Представим это таким образом. Депрессивные маньяки - случаи довольно простые и колеблются между состояниями оживления и депрессии. Амплитуда колебаний велика по-сравнению с ровными и быстрыми рывками шизоидного типа. Периоды растягиваются на дни, недели, даже месяцы. Когда у маниакально-депрессивного типа наступает ухудшение, график его плохой фазы имеет вид кривой, идущей вниз. Это одно. Он сидит и не делает ничего, чувствуя себя несчастнейшим человеком в мире, порой до того несчастным, что это даже начинает ему нравиться. И только когда кривая начинает ползти вверх, его состояние меняется с пассивного на активное. Вот тут он начинает ломать стулья, и требуется смирительная рубашка.