Призраки истории
Шрифт:
А это был стратегический узел, главный железнодорожный центр, откуда открывались пути и на юг, и на запад, и на север. С его падением Белая армия оказывалась практически отрезанной от России. Сам Колчак писал в те дни, что здесь, под Петропавловском, решается его судьба. Понятно, что бои были ожесточенные, сражались до последнего. Армия Тухачевского вошла в город основательно потрепанной, обескровленной. И надо полагать, что тут помощь Баймагамбета пришлась как нельзя кстати. На родовых землях вокруг озер Белое и Шаховское, в степях за озером Майбалык паслись несметные стада крепких красных бычков, отары овец, бродили полудикие табуны лошадей — все, что жизненно необходимо любой армии.
Да,
И вот что странно. Баймагамбет жил долго, очень долго, он мог все прояснить, рассказать, а уж семейные предания донесли бы его слова до нас. Но ведь нет! Он молчал и ответ унес в могилу. Может, не считал нужным кому-либо объяснять свои решения? Характер у патриарха был кремень.
Так что нам остается только гадать.
Патриарх
В каких-то симпатиях к революционному классу и делу моего деда заподозрить нельзя. Баймагамбет был в шестнадцатом поколении прямым потомком знатного рода Каракесек. Среди его предков было немало людей, оставивших некоторый след в истории народа. Скажем, известный всей Казахии, то есть во всех трех Ордах — Старшей, Средней и Младшей, батыр Джанходжа, ярый поборник казахской независимости. (Все исторические казахские имена даются в транскрипции М. Танышпаева. См.: М. Танышпаев. «Материалы к истории киргиз-казакского народа». Ташкент, 1925 г. Репринтное издание 1990 г. Алма-Ата.) Он, Джанходжа, воевал против всех: и против кокандского хана, и против хивинского, и даже против своих, казахских ханов из рода чингизидов, то есть потомков монгола Чингисхана. Их, чингизидов, уже несколько веков как ставших казахами, яростный Джанходжа все равно не считал за казахов. Ну, это как если бы некий русский богатырь, знатный витязь, собрал свой род-дружину и вдруг начал воевать против всех потомков Рюрика — Долгорукого, Невского, Донского, считая их всех пришлыми, чужаками… Вот такой был человек Джанходжа. Имя Джанходжи одно время было ураном — боевым кличем всех Каракесеков. Сейчас именем Джанходжи (по-новому — Жанкожи) названа улица в Актюбинске.
Был и другой батыр — Джалантос, знаменитый в свое время военачальник в Самарканде; там же, в Самарканде, Джалантос построил медресе «Ширдар».
Казахская родо-племенная знать менее всего была расположена к каким-либо теориям классового переустройства мира хотя бы в силу своей глубокой и невозмутимой феодальности. Тем более абсурдно предполагать это в восьмидесятилетием патриархе, читавшем и писавшем только по-арабски…
Возможно, на решение Баймагамбета оказать помощь красным повлияла смерть его свата Идриса-хаджи, расстрелянного колчаковцами. Но то был просто трагический случай, каких немало в смутные времена, и вряд ли старец так рисковал бы и своим будущим, и будущим рода, повинуясь лишь минутному порыву.
Вернее всего, Баймагамбетом руководили инстинкт и трезвый расчет одновременно. Инстинкт выживания, сохранения рода. И здесь нельзя не принять во внимание одну деталь — решающую для казахского сознания той эпохи. Родового сознания вообще.
Мой отец Темирбулат (Темирбек), семнадцатый потомок Каракесеков, последним вписанный в генеалогические таблицы историками начала XX века, был единственным сыном Баймагамбета. То есть единственным прямым
Пять последних колен рода имели единственных детей мужского пола. Единственных прямых потомков; со смертью любого из них род мог пресечься! Не это ли обостряло инстинкт самосохранения, накладывало на главу рода совершенно особый, ни с чем не сравнимый груз.
Наверно, это так. Но все равно загадка остается загадкой. А с чего это Баймагамбет решил, что победа в той смуте останется за большевиками? Предвидел, что ли? Но скажите, кто и что мог предвидеть тогда, тем более в захолустном уездном Петропавловске? За два лишь года здесь столько властей сменилось, что и сосчитать трудно: Советы, белочехи, Директория, Временное Сибирское правительство, Колчак, большевики… Никто и ничего не мог предвидеть!
А старец как будто знал. Он спас себя и сохранил для жизни нас. Тогда еще не рожденных.
Спасители
После мятежа 1920–1921 годов (см. главу «Лютые звери») наступило затишье. По-советски говоря, НЭП. Самое удивительное то, что мы продолжали жить в нашей усадьбе, никто нас не трогал. То ли времена были еще те, советская власть не до всех добралась, то ли охранная грамота Тухачевского действовала. О ней и речь.
В двадцать восьмом году началось то, что старые казахи до сих пор называют простым и вполне понятным для них словом «Конфискация». Причем непременно с большой буквы. Всех «бывших», многочисленных сородичей Баймагамбета в течение нескольких суток арестовали и сослали еще дальше в Сибирь. А нас только лишь выселили из усадьбы. Но ведь не арестовали! Не расстреляли! Оставили жить!
С тех пор в нашей семье от старших к младшим передаются две фамилии… Первая звучит как детская считалка, она чуть ли не с пеленок молоточками стучала в моих ушах: «Пик-ка-лак! Пик-ка-лак!» Это его подпись стояла под охранной грамотой.
В начале семидесятых годов я работал в областной североказахстанской газете «Ленинское знамя». И не помню уже, в связи с чем получил большое письмо из Львова, от одного из тамошних краеведов-историков, собиравших материалы о своих известных земляках-львовянах. В письме том — большая групповая фотография первых членов Петропавловского совдепа. В основном из командиров Пятой армии, оставленных здесь для налаживания советской власти и жизни. И среди них — человек по фамилии Пихоляк! Типичная западноукраинская фамилия. Значит, спаситель наш был родом из Прикарпатья, из Львова… В казахской фонетике нет чистого звука «х». Вместо него — «к»-оглушенное. Потому и звучало: пик-ка-лак, пик-ка-лак…
Кстати, тот самый первый Петропавловский совдеп располагался тогда в доме моего деда. Не там ли и фотография была сделана? Где она сейчас? И почему я ее не сохранил? По молодости, по несерьезности отношения к семье и к истории рода. А в газете она была опубликована в семьдесят третьем или семьдесят четвертом году…
Вторая фамилия, которая повторялась в нашей семье как заклинание — Артамонова. Старуха Артамонова. Сколько помню себя — отец, мать, старшие братья вдалбливали мне одно и то же, одно и то же: «Помни старуху Артамонову, помни старуху Артамонову…» На самом же деле она была Сорокиной. Полиной Ивановной Сорокиной. Артамонова — уличное прозвище, так ее звали по мужу, Артамону Исаевичу — артамонова старуха…