Призраки из прошлого и другие ужасные истории
Шрифт:
– Это Бурелом! – поясняет учитель. – Известная в поселке личность.
Какое-то время размышляю, стоит ли посвящать его в то, что я услышал в вагоне, но так хочется поделиться этим, что я, наклонившись к нему, рассказываю тихо, полушепотом, так, чтобы ни одно слово не долетело до сидящего впереди «родственничка». Автобус кидает то в одну, то в другую сторону, и иногда кажется, что он вот-вот свалится на бок.
Геннадий Борисович внимательно слушает и, похоже, с трудом сдерживает смех. Потом говорит:
– Я в этом
– И что же? Собрал?
– Собрал. И пропил. Сейчас опять собирает. На то же кругосветное путешествие.
Геннадий Борисович что-то еще говорит, но в автобусе жарко, и я, окончательно согревшись, засыпаю, даже несмотря на страшную качку и хриплое урчание мотора.
И, кажется, только закрыл глаза, как слышу:
– Просыпайся, путешественник, приехали!
На улице почти темно. Мы выходим на широкую проселочную дорогу. Слева от нее – степь, справа – лес, в котором, словно солдаты навытяжку, стоят покрытые снегом сосны. Первым выскакивает Бурелом и исчезает за деревьями.
– Тепло. Минус двадцать, не больше, – говорит Геннадий Борисович. – Ну, вперед. Да подожди, посмотрим, может, связь заработала. – Он достает телефон. – Связи так и нет! – вздыхает он.
Я тоже вздыхаю. Но вовсе не из-за того, что нет мобильной связи. Меня пугает расстояние, которое придется преодолеть. Целых пять километров! Я, наверное, за весь год не прошел столько. От нашего дома до метро – три минуты, до школы – пять. Плюс еще папа с автомобилем – довезет куда нужно.
– Ну, вперед! – бодро произносит учитель, включает фонарик и исчезает за деревьями. Мне становится не по себе. Неужели Геннадий Борисович бросил меня? Неужели именно это означали мимолетные взгляды, которыми он обменивался с Буреломом? Мол, все тип-топ, мальчишка останется здесь! Ведь он все равно не знает дороги! Пусть замерзает!
«Возвращайся обратно, пока не поздно», – вспоминаются слова цыганки. Я рад бы последовать ее совету, только вот как?
– Ну где ты там? – кричит Геннадий Борисович. – Долго еще ждать?
Ну и фантазия же у меня! Напридумывать всякую ерунду о том, что меня собираются бросить…
– Осторожнее! – предупреждает Геннадий Борисович. – Не напорись на ветки!
Мне кажется, что он чего-то недоговаривает и то и дело поглядывает влево. Что там? Я перевожу взгляд туда и…
Нет, мне не мерещится. Сквозь деревья хорошо видно, как там, откуда только что отъехал автобус, над дорогой по воздуху неторопливо плывут… ОНИ. Те, которые приходят ко мне по ночам. Геннадий Борисович замирает, и лицо его как будто бы каменеет.
– Кто это? – с трудом спрашиваю я.
– Души… Души замученных стражников… – одними губами отвечает учитель.
Так,
Я вцепляюсь в руку Геннадия Борисовича, кажется, еще немного – и эта странная парящая процессия свернет в лес и приблизится к нам…
Но парящие над землей желтоватые силуэты удаляются, а потом и вовсе растворяются в темноте, как будто бы их и не было.
Глава 5
Минут десять идем молча. Души замученных стражников! Ведь, кажется, о них говорили в поезде Бурелом и его попутчик! Выходит, что они, эти души замученных стражников, существуют на самом деле!
От потрясения у меня нет сил даже спросить, что это за души и кто их замучил. Теперь понятно, почему Бурелом тоже рванул в лес, а не пошел по дороге.
Мы все идем и идем… Я уже не чувствую холода – волосы под шапкой совсем мокрые, так же, как и рубашка, но это мелочи. Не мелочи – это то, что еще чуть-чуть, и я упаду без сил. Но сказать об этом не решаюсь. «Такой здоровый, – подумает учитель, – а каких-то пяти километров одолеть не может».
Вдруг Геннадий Борисович останавливается и показывает куда-то рукой. Я следую взглядом за его жестом и вижу, как где-то далеко, между небом и землей, мерцают огоньки.
– Что это?
– Души замученных стражников жгут костры на Серебряной горе, – отвечает учитель.
Я ничего не понимаю. Вот только что они двигались по дороге, а теперь уже там, на горе…
– Так сколько же их всего?
– Никто не знает. Может, пять. Может, десять. Может, пятьдесят. Но то, что происходит, не поддается объяснению, – говорит Геннадий Борисович. – Это из области непознанного.
«А ведь то, что происходит со мной, тоже из области непознанного. Так, кажется, сказал Политатуйко», – думаю я.
– А давно они… это, ну, души… бродят?
– Месяца два. Как только местные начали по домам породу из хвостов тащить, так они, эти души, и взбеленились.
Кажется, о каких-то хвостах говорил в вагоне Бурелом, но что это за хвосты, что за порода, спросить не успеваю – Геннадий Борисович вдруг останавливается и с воодушевлением восклицает:
– Ну вот, почти пришли, Благодатный на горизонте. Осталось только через поле перейти – и мы на месте. Смотри туда!
– Туда?
– Ну конечно! – радостно кивает он.
– Видишь?
– Нет!
– Ну как же так! Ну присмотрись, присмотрись! Видишь? Пятно такое темное!
– Нет.
– А я вижу! Привык, видимо. Самое ближнее пятно – Америка, чуть дальше – Индонезия, и еще дальше – Индокитай.
Я опять вспоминаю услышанный в поезде разговор, и все становится на свои места.
– Это что, у вас микрорайоны так называются?
– Типа того. Неофициально, конечно. Ну, вперед!
– А что, фонари не горят? – спрашиваю я.