Призраки коммунизма

Бойков Владимир

Кнут досадливо отмахнулся.

— А наш взор, — Сява стёр пот со лба, — устремлён в будущее, в светлое, лучезарное будущее! Долой угнетателей! Да здравствует Коммунизм!

В едином порыве друзья пятикратно перезвездились и… не выдержали — запели. Сначала громко, но, уловив испуганные взгляды друг друга, всё тише и тише: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов…»

9

А в это время беззаботные «капиталисты» спокойно отдыхали. Пили соки, ели апельсины, смеялись, играли с детьми. Никто не замечал, что совсем рядом, на заросшей

акациями поляне скверика, четверо коммунистов готовы хоть сейчас совершить ещё одну революцию.

— Переходим к прениям. Кто хочет выступить?

Кнут поднял руку.

— Слово предоставляется Коммунисту Кнуту.

— Я не умею говорить красиво, поэтому скажу прямо: давайте поймаем какого-нибудь буржуя и бах! бах! ему по морде…

— А если перепутаем? — засомневался Культя. — Если честного труженика отдубасим?

— Не спутаем, — уверил Кнут. — Как увидим кого в хорошей одежде, значит — капиталист.

— Рискованное мероприятие, — не согласился критик.

— К тому же у нас маловато сил, — вставила своё мнение Вася. — Единственное оружие — Культин таз.

— И Слово Правды, — добавил Сява. — Нашего Слова Правды капиталисты больше всего бояться.

— Кто ещё хочет выступить? — спросил критик и сам поднял руку.

— Слово предоставляется Коммунисту Культе, — сказал Культя, набирая в лёгкие побольше воздуха и выстраивая на лице заклятое выражение. Поиграв желваками и выдержав соответствующую историческому моменту паузу, критик произнёс следующую речь:

— Больно и горько смотреть ни беспросветно убогую жизнь местного народонаселения, корчащегося в адских муках под тяжёлой пятой эксплуататоров. Мы родились в свободной стране и, если тутошний народ по рабски смирился со столь вопиющими условиями жизни, — Культя скрипнул зубами, — то каково же нам, жителям процветающей Коммунизии, созерцать и вкушать всё это? Тяжкое бремя легло на наши плечи. Видеть все эти безобразия и не помочь простому народу, что может быть горше?.. Судьба забросила нас в буржуйскую цитадель, и мы просто обязаны раскрыть глаза здешнему населению на их жалкую долю угнетённых и униженных, рассказать им о славной Коммунизии, где все равны, где все люди живут по принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Наши предки, первые Коммунисты-Большевики, много веков назад совершили Великую Революцию, уничтожили класс эксплуататоров, и мы тоже, как истинные патриоты Отчизны, должны воспользоваться представившейся возможностью…

Кнут захлопал в ладоши. Сява впился в товарища преданными, полными восхищения глазами.

Культя с ужасом приметил, что в своей речи его занесло не в то русло, но с ещё большим ужасом осознал, что ничего не может с собой поделать, и продолжал так же громогласно:

— Мы можем погибнуть в застенках! — пафос Культи перешёл в завывания. — Но лучезарная искра свободы, зажжённая нами в сердцах простых тружеников, не погаснет. Я верю в это. Вперёд, товарищи!

Четверо оборванцев выскочили из кустов и понеслись к зданию, которое они приняли за гриб.

Сява забрался на скамейку и заголосил:

— Товарищи! Капиталисты строят своё благополучие на крови, костях и поту рабочего класса. У нас в Коммунизии любой человек, даже с совсем пустяковыми способностями — вот вроде его, — Сява ткнул пальцем в сторону Кнута, — ежедневно питается тыквочками и картошками, а если постарается, то и

крысами, и опарышами. А в вашем Тухлоплюйске крыс и опарышей жрут только капиталисты. Народ же приучен есть эти мерзкие жёлтые плоды, да еду, которая не съедается… Мы сочувствуем вашей горькой участи, товарищи. Наши сердца разрываются от сострадания, и мы призываем вас: встаньте с колен, распрямите гордо плечи и раздавите эксплуататоров, как проклятых гадин. Смерть буржуям! Свободу трудовому народу! Вставай, страна огромная!.. — Попрошайка с отчаяньем вспомнил, что дальше слов не знает, однако вспыхнула надежда, что вот сейчас все собравшиеся у гриба подхватят песню и понесутся отбирать у буржуев их мешки с фантиками и копчёных крыс.

Собравшиеся почему-то начали смеяться. Одни не спеша подходили, другие уходили, некоторые посматривали на коммунистов с усмешкой, кое-кто строил гримасы похожие то ли на жалость, то ли на презрение.

Кнут не выдержал.

— Буржуйские прихвостни! — заорал вырубала, обводя налитыми кровью глазами толпу. — Мы освободим труженников от кровавых цепей капитализма! Он схватил одного, одетого, с его точки зрения, наиболее добротно — в рабочий комбинезон, притянул к себе и грозно прошипел:

— Что, страшно, буржуйская морда?

Человек смотрел на Кнута, как на ненормального и ничего не понимал.

— Сколько людей ты, тварь, уморил голодом? Сколько сгубил в каменных застенках? — грозно вопрошал Кнут. — Признавайся сейчас же, капиталистическая сволочь! Буржуй проклятый.

— Кто такой буржуй?

— Не придуривайся. У тебя есть частная собственность?

— Есть.

— Ага! — вскрикнул Кнут. Он плюнул на кулак и врезал эксплуататору прямо в глаз.

Толпа возмущенно загудела.

— Раз, — сосчитал вырубала, замахнулся снова, чтобы дать и в ухо, но тут же оказался на земле. Над ним стоял здоровенный парень в голубой рубашке с раскрашенной железкой на груди.

Двое товарищей с воем прыгнули на врага, опрокинувшего их боевого соратника. Что-то долбануло Сяву по спине, он охнул; Культя просвистел ногами по воздуху и шлёпнулся на попрошайку. Щёлкнул металл, критик дёрнулся и вдруг увидел на своих запястьях наручники.

— Заковали, — горестно всхлипнул Культя.

Толпа стала расходиться. Никому и в голову не пришло, что молодой полицейский только что предотвратил ещё одну Великую Революцию.

Коммунистов погрузили в огромный железный ящик и доставили в город, который сплошь состоял из новеньких разноцветных грибов. Четверых беглецов, несмотря на их отчаянное сопротивление, втащили в один из таких грибов и отвели в камеру.

— Ну, всё, — заохал Сява. — Так я и знал. В гриб замуровали. Чтобы нас тут задавило.

— Да вроде бы, этот прочный, — присмотрелся к потолку Культя.

— А это? — Сява ткнул пальцем в сторону лампочки. — Видишь, на какой тонкой проволоке висит?

— Да такая штука, если и отвалится, не задавит.

— Не скажи, — не согласился Сява. — У этих буржуйских выродков всё возможно. Я здесь ничему не верю.

Друзья притихли и стали прислушиваться к чуждым, непривычным для слуха звукам. Кнут подошёл к решётчатой двери, потряс её.

— Крепкая, — сказал вырубала. — Такую не высадишь. Присмотрелся к толстым прутьям и вздохнул. — Это сколько крючков можно было бы сделать, чтобы в мусоре копаться, а они из такой ценности застенки сотворили…