Призраки не умеют лгать
Шрифт:
Ступени крыльца за годы службы стёрлись, коричневая краска осталась лишь в нескольких местах по краям, в центре поблескивало оголённое дерево, отполированное бесчисленным количеством прикосновений.
– Много тут народу живёт? – спросил Дмитрий, услышав, что парень говорит о местных во множественном числе.
– Человек семь, не больше. Все одинокие, кому некуда податься. Не то, что моей.
Было видно, что дому пытались придать подобие уюта. Полные ведра воды в сенях, чистый половичок у порога, пожелтевшие вязаные салфетки почти на всех горизонтальных
– Показывает? – полюбопытствовала я.
– Ещё как, – засмеялась вошедшая в комнату женщина.
Александр смутился.
– Две программы, да и то с рябью, – покаялся парень.
– Мне и этого за глаза, – хохотнула она. – Все соседи сбегаются смотреть.
Я с недоумением разглядывала хозяйку дома. Алкоголиков повидать доводилось. Взять хотя бы нашего Семафора – все пороки и пристрастия отражены на лице. А тут статная фигура, румяные щеки, отливающие сединой волосы заплетены в косу, глаза ясные, чистые, морщин и тех немного.
Женщина разглядывала нас с добродушным недоумением, круглыми, как у племянника, глазами, но если у парня они были темно-серыми, то у неё насыщенным карим цветом напоминали спелые вишни. Добротная драповая юбка и хлопковая блузка – всё старое, но чистое.
Кад-арта не было. Ещё один псионник? Не многовато ли для глухой деревушки? Я испуганно покосилась на Дмитрия, вдруг сцена на улице повторится. Но Станин усмехнулся и перевёл взгляд на стену. В углу рядом с иконами на вычурном гвозде с резной шляпкой висела цепочка с камнем. Золотисто-оливковая, словно из мутного стекла капля. Хризолит. Раз не носит, значит, хвостов нет. Сама, бывает, так же делаю. Делала.
Хозяйка плавно переместилась к накрытому столу, между делом успев представиться Ереей Авдотьевной, но тут же попросив звать по отчеству.
– Ну, и наделали вы шуму, – без умолку говорила женщина, доставая из печи чугунную сковороду с дымящейся картошкой. – Чужих в наших краях лет пять не бывало. Я даже за стол не дала сесть, послала Сашку разузнать, кто пожаловал. Разговоров теперь на всю зиму хватит, – мечтательно протянула хозяйка, – за такое не грех и выпить.
Парень мученически застонал. Авдотьевна, метнувшаяся было к двери, развернулась, уперев руки в бока.
– Небось, набрехал, что мы тут пьём без продыху? – Голос поначалу возмущённый, вдруг стих. – А, может, и вправду пьём, – уже миролюбиво согласилась женщина. – Чего ж ещё делать-то?
Саша натянуто улыбнулся и полез в буфет за стопками, глазами прося прощения за родственницу. Я вернула улыбку. Дмитрий расслабленно откинулся на спинку стула.
Бутыль, которую хозяйка водрузила на стол, поражала размерами и странным коричневым, словно чай, оттенком.
Ужин затягивался. Авдотьевна разливала, они пили, закусывая кто огурцом, кто хлебом, кто картошкой. За окнами стемнело, а спать никто не собирался. Женщина то и дело что-то спрашивала, о нас, о новостях в империи и мире, о жизни вообще. Я и Александр что-то рассказывали, Демон пропускал
– Какой, говоришь, дом они смотрели? – спросила изрядно захмелевшая хозяйка у Саши.
– Десятый, – нехотя ответил парень.
– Мертвецкую, что ли? – удивилась женщина – Неужто старая карга копыта откинула?
Дмитрий предостерегающе положил руку мне на колено и ощутимо сжал. То, что хотела сказать, я благополучно забыла, правда, от неожиданности подпрыгнула на месте. Псионник подался вперёд.
– А почему мертвецкая?
– Тётя… – простонал Александр.
– Чего, тётя, – подперев голову рукой и явно настроившись на воспоминания, передразнила Авдотьевна. – Должны же люди знать.
Парень махнул рукой, мол, делай, что хочешь.
– Мертвецкая потому, что мертвецы нынче там хозяева. Артаховы из-за этого и уехали.
– Нет там никого. Проверял, – вставил Саша.
– Мертвецы знакомые или со стороны кто прибился? – не обращая внимания на парня, спросил Демон.
– Свои, конечно. Чужих не держим, – хохотнула тётка. – Пашка блаженный монахиню туда заманил и того… прибил, а потом и сам повесился.
– Пашка?
– Фамилии не знаю, врать не буду. Сирота. К монастырю прибился, помогал и им, и нам, кому чего. За еду работал.
– Почему блаженный?
– Кад-арта у него не было. Всё голоса слушал, мол, это ангелы с ним разговаривают, – Авдотьевна подняла почти пустую бутылку и разлила ещё по одной. – Пусть земля ему будет пухом.
– А что имперский корпус? Хозяева?
– Какой корпус! – горько ответила женщина. – Нирра прискакала. С кавалерией. Быстренько всё прибрали и в монастырь. С настоятельницей договариваться. Видать, денег дала.
– Что ты болтаешь? – разозлился племянник. – Это же родственники, внуки, поди.
– Вот-вот, пусть знают, – не отреагировала тётка.
– Вы думаете, Артаховы как-то замешаны?
– Не-е-е, – замотала головой Авдотьевна, а потом задумалась. – Черт его знает. Когда всё произошло, Сергий как раз жену в роддом повез, это точно. Дом пустой стоял. Но с другой стороны…
– Что? – не выдержала я.
– Кто из вас Артахов? – вдруг спросила хозяйка, приглядываясь при этом к псионнику.
– Я Артахова, – ответила я, прежде чем Дмитрий успел помешать.
Это почему-то смутило женщину.
– Не берите в голову, просто фантазии старой пьяницы.
Дмитрий подался вперёд, глаза стали цепкими, словно и не было до этого десятка тостов и стопок, наполненных чайной самогонкой.
– Мы должны знать правду, – прозвучало это очень твердо.
Александр странно крякнул, но промолчал.
– Твой отец, – Авдотьевна повернулась ко мне, – как это сказать… он красивый мужик, высокий, уверенный. Женщины всегда на таких смотрят.
– Я знаю. – Облегчение отразилось на моем лице, хозяйка удивлено подняла брови. – Папе всегда слишком нравились женщины. Раньше мама злилась, ругалась. А теперь смеётся над ним.