Призраки Северной столицы. Легенды и мифы питерского Зазеркалья
Шрифт:
За сохраненную ею привычку вплоть до преклонного возраста показывать свои обнаженные плечи в Петербурге ее прозвали «Лизой-голенькой». В. А. Соллогуб на страницах своих петербургских воспоминаний рассказывает, что в салонах за глаза любили повторять эпиграмму, сочиненную на Елизавету Михайловну:
Лиза с молоду была Лизой маленькой. Лиза смолоду слыла Лизой голенькой. Но увы! Пора прошла, Наша Лиза отцвела. He по-прежнему мила, Но по-прежнему гола.Эпиграмма имела
Добавим, что для полного понимания эпиграммы надо знать, что en gola в переводе означает «парадно одетая». В Петербурге ее так и называли: «Голенька» и объединяли ее прозвище с уменьшительным именем Дарьи Федоровны Фикельмон: «Доленька и Голенька».
Д. Ф. Фикельмон
Дарья Федоровна Фикельмон, или просто Долли, как ее чаще всего называли среди друзей, считалась одной из первых красавиц той поры. Дарья Федоровна — дочь Елизаветы Михайловны Хитрово от первого брака с флигель-адъютантом Александра I штабс-капитаном инженерных войск графом Ф. И. Тизенгаузеном, погибшим в сражении под Аустерлицем. В 1815 году Хитрово переезжает во Флоренцию, где и прошла юность Долли, как уменьшительно, на английский манер, стали называть девочку. Там же, в 1821 году, Дарья Федоровна вышла замуж за австрийского генерала и дипломата, француза из старинного лотарингского рода, графа Карла-Людвига Фикельмона.
В 1829 году, в связи с назначением Фикельмона австрийским послом в России, Дарья Федоровна возвращается в Петербург. С этого времени дом австрийского посла на Дворцовой набережной становится одним из самых заметных в столице центров светской, политической и литературной жизни. Хозяйкой салона была блистательная Долли. Ее салон часто посещал А. С. Пушкин, что позволило петербургским сплетникам заговорить о «более близких отношениях, чем просто светское знакомство» между графиней Долли и известным поэтом. Ходили слухи о тайном ночном свидании Пушкина с графиней в доме австрийского посла. Свидание затянулось, наступило утро, и к ужасу хозяйки дома Пушкин, торопливо покидая возлюбленную, будто бы в дверях едва не был узнан ее дворецким. Все это в минуту откровенности якобы рассказал сам Пушкин своему московскому другу Павлу Воиновичу Нащокину.
В 1851 году Нощокин поведал романтическую историю биографу Пушкина Бартеневу. Затем эпизод донельзя раздули профессиональные пушкинисты, с удивлением обнаружив в рассказе сходные до мелочей моменты со сценой посещения Германном дома старой графини, описанной Пушкиным в «Пиковой даме». И легенда приобрела якобы доказанные биографические черты. Среди специалистов завязалась даже профессиональная дискуссия на тему, какой дом более похож на изображенный в повести — особняк княгини Голицыной на Малой Морской улице или дом австрийского посла на Миллионной. В пользу последнего предположения выдвинули версию о том, что Пушкин, ради сохранения тайны свидания с супругой посла иностранного государства, сознательно изобразил в «Пиковой даме» интерьеры дома на Малой Морской. Тем самым он будто бы спас честь любимой женщины и уберег от скандала самого себя.
Пушкин к тому времени был уже женат. Кстати, Дарья Федоровна Фикельмон, по общему мнению петербургского большого света, отличалась исключительной нравственной чистотой, и, если
По свидетельству современников, Дарья Федоровна отличалась незаурядным умом и большой литературной культурой. Вместе с тем была не прочь, что называется, поколдовать, то есть попророчествовать и попрорицать. Достаточно вспомнить строчки из ее письма Петру Андреевичу Вяземскому, в нем она говорит о жене Пушкина: «Жена его прекрасное создание, но это меланхолическое и тихое выражение похоже на предчувствие несчастья». За извинительную с точки зрения высшего света склонность Долли в Петербурге прозвали «Флорентийской Сивиллой».
О ее красоте и привлекательности в сочетании с приветливостью и доброжелательностью говорили во всех петербургских салонах. Вслед за импульсивными итальянцами и сдержанные петербуржцы стали повторять поговорку, рожденную на далеких средиземноморских берегах: «Увидеть Неаполь, Фикельмон и умереть».
Еще один гостеприимный дом, часто посещаемый Пушкиным, находился на Английской набережной и принадлежал Ивану Степановичу Лавалю. Лаваль — сын французского виноторговца. Спасаясь от революционной Франции, бежал в Россию и начал свою карьеру на новой родине скромным преподавателем Морского корпуса в Петербурге. Графский титул, которым он рекомендовался в Петербурге, Лаваль получил в благодарность за крупную денежную ссуду, выданную им будущему королю Франции, находившемуся тогда в изгнании. Однако богатство, вывезенное из Франции, было столь велико, что позволило молодому французу купить еще и один из самых роскошных петербургских особняков на престижной Английской набережной.
Но подлинная карьера графа Лаваля в России началась, когда он получил звание церемониймейстера, орден Александра Невского и чин действительного тайного советника, позволившие ему войти в большой свет Петербурга. По времени это удивительным образом совпало с романтической историей, о которой говорил весь светский Петербург. Граф обратил на себя внимание юной красавицы, внучки богатейших русских купцов Александры Козицкой. Девушка без памяти влюбилась в миловидного француза. Правда, ее родители уже присмотрели для нее видного жениха, русского посланника в Турине князя Белосельского-Белозерского, и поэтому ни о каком иноземном графе и слушать не хотели. Иностранцу отказали в приемах, а саму Козицкую едва ли не посадили под замок.
Тогда она в отчаянии решилась на смелый поступок и подала прошение самому Павлу I. Как рассказывает легенда, царь велел выяснить, на каком основании отказано французу. Мать девушки решительно заявила, что «француз чужой веры, никто его не знает, и чин у него больно мал», на что Павел I отрезал: «Во-первых, он христианин, во-вторых, я его знаю, в-третьих, для Козицкой у него чин достаточный, и потому обвенчать». После этого на Лаваля посыпались царские милости.
Если верить петербургскому фольклору, Александра Григорьевна Лаваль и в дальнейшей своей жизни была столь же решительна и самоотверженна в собственных поступках. Так, она искренне сочувствовала декабристам и, по преданиям того времени, лично вышивала для них знамя. В петербургском свете за ней закрепилось прозвище: «Лавальша-бунтарша».
После женитьбы Лаваль перестроил особняк на Английской набережной. Проект перестройки выполнил соотечественник графа архитектор Тома де Томон, также в свое время бежавший в Россию от Великой французской революции. Впоследствии, если верить преданиям, особняк Лаваля еще раз перестроил архитектор Воронихин.
В первой половине XIX века дом Лаваля стал одним из известнейших литературных салонов Петербурга. Здесь бывали Александр Пушкин, Александр Грибоедов, Адам Мицкевич, позже — Михаил Лермонтов, Федор Толстой. Дочь Лавалей — Екатерина Ивановна вышла замуж за Сергея Трубецкого, будущего руководителя декабрьского восстания на Сенатской площади. Отсюда Екатерина Ивановна последовала за мужем к месту его ссылки, в Сибирь.