Призраки в Сети

де Линт Чарльз

У меня падает сердце. Воображение начинает бешено работать, подсовывая мне картины одну ужаснее другой.

— В детстве я слышал… — говорит Боджо и улыбается, как будто мы поймали его на чем-нибудь постыдном. — Да, я знаю это не из книг. Я и сейчас не слишком много читаю, а тогда и вовсе был слабоват по этой части. Но когда я был маленький, истории рассказывали у костра и в кибитках, и, как любой мальчишка, я ужасно любил их слушать. Они были не о героях и королях, как можно было бы ожидать, а о людях обыкновенных, таких

как мы, о жестянщиках в основном. Мне больше всего нравилась история о моем тезке, Боррибле Джонсе. О нем существует масса историй.

— Неужели мы услышим еще одну версию происхождения вашего имени? — спрашивает Рауль.

Боджо усмехается:

— Нет, но кое-что действительно интересно: дело в том, что мое имя — Боррибл — на старинном жаргоне, принятом у жестянщиков, означает «алхимик». Оно происходит от слова борриблал, что означает «тигель».

— Так вы, значит, алхимик?

— Нет. Но тот Боррибл Джонс, скорее всего, был им. И еще он был солдат, музыкант, волшебник и владел еще десятком ремесел, смотря какое требовалось по ходу рассказа. Но в основном он выступал в роли фокусника, хотя, наверное, достаточно просто сказать, что он жестянщик, ибо в каждом жестянщике заключен фокусник.

— А это все имеет отношение к тому признанию, которое вы собирались нам сделать? — спрашивает Аарон.

— И да и нет, — вздыхает Боджо. — Дело в том, что я вел вас наугад. Видите ли, я не специалист во всем этом. — Он указывает на лес. — Не то чтобы я не был знаком с духами или не бывал в Других Мирах — лучшие годы своей жизни я провел как раз странствуя по этим дорогам в компании волшебных существ. Но о древних духах и правилах общения с ними я знаю не больше, чем любой из вас.

У меня падает сердце. Я думал, с Боджо и с Робертом у нас есть хоть какой-то шанс. Роберта мы потеряли…

— Тогда почему же вы сами вызвались нам помочь? — спрашивает Рауль.

— Из-за Холли. — Он опускает голову на минуту, потом снова поднимает на нас взгляд. — Она… она мне очень понравилась, и, наверное, я хотел произвести на нее впечатление. Когда она рассказала мне о ваших трудностях, я пообещал помочь ей. А мужчина не должен отступать от своего слова.

— Ну что ж, — говорит Сюзи. — Если это все, в чем вы хотели признаться, я рада.

Боджо удивленно смотрит на нее:

— Все? Вы что, не поняли? Никто из нас не готов выступить против такого могущественного духа, как дух Вордвуда. А я заставил вас поверить в меня.

Сюзи улыбается:

— Но ведь вы могли, например, сказать нам, что вы с духом заодно и теперь мы все ваши пленники или еще что-нибудь в этом роде. Или что вы нарочно вели нас в неправильном направлении.

— Я бы никогда так не поступил.

— Кроме того, — продолжает Сюзи, — мне даже нравится, что вы все это делаете, потому что запали на Холли, которая, между прочим, и правда очень крутая.

— Не знаю, что

это такое, — говорит Боджо, — но со мной раньше так никогда не бывало — это поразило меня в тот самый момент, как я ее увидел. То, что я сделал, — это единственное, что я мог сделать, чтобы в ту же секунду не сжать ее в своих объятиях.

— И правильно сделали, что не сжали, — замечает Сюзи. — Мы любим, чтобы за нами сначала немножко поухаживали.

— Разумеется, — говорит Боджо. — Но все равно очень странно, что все это обрушилось на меня вот так сразу. Не то чтобы мне не приходилось встречать привлекательных женщин. — Он улыбается. — Вот хоть вы, например.

Сюзи смеется, но я вижу, как злится Аарон, и понимаю, что не только Боджо, Рауль и я делаем все то, что мы делаем, из-за любви. И это очень хорошо объясняет изменения, происшедшие с Аароном за последние день-два. Любовь всегда требует от нас перемен — от изменения музыкальных вкусов до изменения всего нашего существа.

— Полегче, ковбой! — говорит Сюзи Боджо. — Не тратьте на меня понапрасну свое обаяние.

Теперь, когда загадка преображения Аарона разгадана — а в версию с глубоким раскаянием и желанием исправить свои ошибки я никогда не верил, — осталось только понять, что здесь делает Сюзи. Ей-то это зачем? Вот и новая головоломка.

— Дождь кончается, — говорит Рауль.

Он прав. Ливень превращается в моросящий дождик. Боджо встает и запихивает пустую бутылку в свою сумку.

— Ну ладно, — говорит он, — пора переходить от слов к делу.

Я тоже поднимаюсь на ноги, не чувствуя себя и наполовину таким бодрым, как жестянщик. Наклонившись, чтобы поднять с земли свой рюкзак, вдруг слышу какой-то громкий гул.

Гром, думаю я. Неудивительно при таком-то дожде. Похоже, сейчас опять польет как из ведра.

Но тут земля начинает содрогаться в ответ на содрогания неба — приходится взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие. Я слышу грохот сдвигающихся скал, и мы все оборачиваемся и смотрим обратно в туннель. Раздается новый раскат грома, и мы снова ощущаем, как дрожит земля. На этот раз, не удержав равновесия, я падаю на одно колено. Слышу, как осыпаются камни в глубине туннеля, потом раздается какой-то треск. Живо представляю себе образовавшуюся трещину, которая ползет к нам.

— Скорее! — кричит Боджо.

Нас не приходится просить дважды. Я снова вскакиваю на ноги, помогаю Аарону подняться. Сюзи хватает мешок, который дала ей Холли, и все мы вылетаем вон из туннеля под дождь, где нас ждут уже Боджо и Рауль. Мы едва успеваем выйти: раздается новый раскат грома, только на этот раз он явно исходит из недр туннеля. Мы бежим к деревьям. Оказавшись наконец под их кронами, я оглядываюсь назад. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как вход в туннель обваливается. Мусор и обломки камня разлетаются по траве там, где мы только что стояли.