Призраки вокруг нас. В поисках избавления

Холлис Джеймс

Сегодня я беседовал с Дениз, зрелой женщиной, которая сделала хорошую профессиональную карьеру. Однако она была озабочена характерной для нее проблемой – ей нужно было ехать в родной город, к отцу, которого она совсем не хотела видеть. Отец был тираном, который заставлял всех сыновей и дочерей удовлетворять его нужды, а также заниматься тем, чего он не успел и не смог сделать в течение своей жалкой жизни. С материальной точки зрения жили они в достатке, однако духовная жизнь отца была, и остается, бедной и убогой. От своих взрослых детей он требовал послушания, лести и раболепия. Моя пациентка очень хотела съездить в родной город, чтобы повидаться со старыми друзьями, но она понимала, что ей предстоит разговор с отцом – она хотела, наконец, сказать ему, что выполнение его требований было слишком высокой ценой за посещение родного дома. Конечно же, предстоящий разговор вызывал в ней чувство тревоги. И хотя она больше не собиралась терпеть его презрение и деспотизм, сказать отцу «нет» казалось ей непосильной задачей.

Метафорически нашу психику можно сравнить с компьютером, который запрашивает следующую

информацию: был ли я в такой ситуации раньше, какой урок был мне преподнесен пережитым опытом, каков будет план действий на этот раз? И этот процесс происходит за секунду, как рефлекс, состояние нашего Эго моментально заполняется воспоминаниями об этом прошлом опыте и всех сопутствующих обстоятельствах. Для нашего внутреннего ребенка родители всегда остаются великанами, которые обладают огромной силой и способны как помочь, так и причинить боль. И это хорошо запрограммированное имаго никогда не уходит насовсем, сохраняя заряд энергии, готовый сценарий и предсказуемую развязку. И если любой другой человек может сказать вашему отцу: «С меня достаточно контроля и манипулирования, на этот раз я проведу время в другом месте и с другими людьми, так и знай!», – то в вас это приближение к пропасти будет воскрешать пережитый ранее опыт и вызывать сильнейшую неконтролируемую тревогу. В случае Дениз мы, по крайней мере, точно можем назвать источник тревоги. Мы признаем право дочери на личную свободу.

Джереми, мужчина в возрасте немного за шестьдесят, раскаивается в том, что позволил себе сорваться на жену. Ее чрезмерное внимание к его хлопотам по дому вызвало сильный приступ гнева, и он накричал на нее, потребовав оставить его в покое. Его реакция была преувеличенной, и оба они понимали, что ситуация такого не подразумевала – дело было в незримом присутствии какого-то призрака из прошлого. Его мать была крайне навязчивой, постоянно лезла в дела детей, смущая и травмируя их. Она считала, что человек, не сходивший один день в туалет по-большому, обречен умереть от отравления, и поэтому вплоть до старших классов Джереми приходилось отчитываться перед ней в этом вопросе. Только в колледже он узнал, что один пропущенный день не только не смертелен для человека, но и вообще не чреват никакими болезнями. Джереми занимался легкой атлетикой – метанием копья – и на весенние каникулы брал копье с собой, чтобы продолжать тренировки. Привязывая его к машине, он подкладывал полотенце. И вот однажды ветер сдул это полотенце, что вызвало крайнее беспокойство с его стороны. Тревога Джереми удивила его спутника, на что ему пришлось ответить, что его мать знает точное количество всех полотенец и будет ругаться и кричать, когда узнает о пропаже. Когда уже после каникул они вернулись в общежитие, его «друг» рассказал всем домашние истории Джереми, и тот стал посмешищем. Каждый день его спрашивали: «Ну что, ты уже посчитал? Все полотенца на месте?» или «Ну как, сходил сегодня по-большому?». Испытанные тогда стыд и ничтожность живут в нем до сих пор. Теперь об этом известно не только ему, мне и его жене. И, увы, удержаться от избыточной эмоциональной реакции получается не всегда.

И Дениз, и Джереми – взрослые, состоявшиеся люди, и я помог им осознать живущие в них ядерные комплексы, а также указал им на попытки Самости исправить ситуацию и принести исцеление. Оба они увидели сны, которые дали им широкий ракурс, выходящий за рамки взглядов Эго, оказавшегося в непростой ситуации. Оба они осознали, что сны, принадлежавшие им, тем не менее происходили из более широкой структуры, чем Эго, что эти сны были их друзьями, защитниками и наставниками.

Дениз, тревожащаяся из-за предстоящей поездки в родной город, приснилось, что в аэропорту ее встретил мэр города, торжественно поприветствовал ее и заявил, что для него и всего города ее приезд – большая честь. Ее отец тоже был там, но он просто ушел, удивленный тем, что на этот раз не он в центре внимания. И хотя удаляющийся отец вызвал в сновидице чувство тоски, она осознавала, что внимание мэра и ее присутствие на церемонии важнее. Причем мэром города в ее сне был не действующий мэр, а тот, что руководил городом во времена ее детства. Она поняла, что воплощенный в сновидении более объективный взгляд на саму себя, выраженный пышным приемом, не имел ничего общего с отношением к ней отца. Сон призвал ее раз и навсегда освободиться от влияния нарциссических потребностей отца. В конце концов, если сам мэр, своеобразный суррогат Самости, признает ее ценность, то ни отец, ни Эго сновидицы не имели права эту ценность оспаривать.

Джереми, проявивший сверхчувствительность к вниманию жены, увидел целую серию снов. В самом травмирующем из них его мать кричала на него, подобно банши [39] , пытаясь заглотить его своим отверстым ртом. Он сравнил образ сновидения с картиной мексиканского художника Давида Сикейроса (1896–1974) под названием «Эхо крика». В другом сне его жена была одета по моде 1950-х годов, то есть того времени, когда он был ребенком. В этом сне присутствовали коробки с крупой, нравившейся ему в детстве. На этих коробках были изображены ковбои и другие герои, чьи деяния резко контрастировали с его рабским существованием. Он откладывал карманные деньги, чтобы потом обменять их на магические кольца, шпионские очки и костюмы мифических спасителей. Его юная психика отчаянно нуждалась в мужской энергии, и картонные герои отлично для этого подходили.

39

Персонаж кельтского фольклора: привидение в женском обличии, которое предвещает смерть своими воплями и завываниями. – Прим. пер.

Любые

отношения всегда включают два базовых психологических механизма: проекцию и перенос. Вопрос лишь в том, насколько бессознательно эти механизмы действуют, заставляя нас совершать или не совершать те или иные поступки. В своем сновидении Джереми спроецировал часть материнского имаго на жену. А могло ли быть иначе? Его мать была самой могущественной женщиной в его жизни, ведь в самые важные для формирования его личности годы она была вездесущей и всесильной. Теперь главная женщина его жизни – жена, и он неизбежно проецирует силу предыдущей женщины на нынешнюю, наделяя ее властью, которой она на самом деле не обладает. Но если мы смотрим на другого человека через линзу прошлого, то былые силы и стратегии проецируются на настоящую ситуацию, на нового человека, и весь сюжет с развязкой остается прежним.

Проводя семинары в женских группах и обсуждая мужчин (как свой среди чужих), я всегда описываю подобные примеры переноса и показываю, как они вынуждает мужчин наделять женщин властью над своей жизнью. Такой дар поначалу льстит женщине; однако не стоит забывать, что основывается он не на реальных отношениях, не на связях с реальной женщиной, а на призрачном наваждении истории. После того как женщина получает эту небывалую власть, у мужчины остается три выхода: любой ценой делать ее счастливой, пытаться ее контролировать или же избегать ее. В такие моменты я обязательно слышу высокий голосок одной из участниц женской группы: «Мой муж избрал все три пути сразу». Бессознательно или умышленно жена может использовать первый вариант, но необходимо помнить, что подобная забота мужа происходит не из любви, а из воли к власти. Поведение мачо – явный показатель широты перенесенной силы материнского имаго. Чем больше мужчина фанфаронится, тем менее он по-настоящему мужеподобен. (Именно поэтому мужчины-мачо, проявляя гомофобию, по сути, расписываются в собственной неспособности противостоять фемининной силе; именно гомофобия является своеобразным пропуском в группировку мачо, вроде спортивной команды или армейского взвода.) Точно таким же образом избегание мужчиной близких доверительных отношений с женщиной напрямую зависит от ситуации, сложившейся в детстве. Итак, виртуально все взрослые отношения представляют собой призрачные перепроигрывания прошлых ситуаций, прошлых ролей (персон) и сценариев.

Сон Джереми в этом смысле был очевиден: его жена была помещена в декорации и обстановку его детства. Как можно не видеть этой зловещей связи? Так и хочется сказать: с помощью этих снов человек может в одночасье (скорее даже в «одноночье») избавится от бремени прошлого. Это не так. Но и Дениз, и Джереми стали свидетелями того, как их сны объективировали особый вид энергии, который нес какую-ту информацию, поддерживал и даже исцелял. Дениз сам мэр заявил о том, насколько она важна, что она прославила свой родной город, а ее отец здесь не при чем. Джереми увидел, что его жена стала злополучным носителем обломков неразрешенного прошлого. Благодаря своей любви к жене, благодаря воле к свободе и к уникальности собственного пути, Джереми научился жить настоящим и стал более сдержанным. Порой он возвращается в прошлое, но ему удается быстро высвободиться из его объятий, ведь теперь он осознает, что все это касается его прошлого, но не его настоящего. Однако в самый разгар мгновения об этом не так просто помнить. Но эта способность постоянно помнить, осознавать и позволяет нам завоевывать настоящее. Такова мудрость Эдмунда Бёрка, воспроизведенная в наблюдении Джорджа Сантаяны: тот, кто не учится у прошлого, приговорен его повторять. Эта истина справедлива не только в национальном масштабе, когда президенты и понтифики щеголяют своими неврозами за счет народа, но и для самых сокровенных покоев. На самом деле, чем глубже и ближе отношения, тем большей властью обладают драмы прошлого, потому что значат больше, а следовательно, и бремя их тяжелее.

Позволю себе проиллюстрировать призрачную пляску смерти еще двумя примерами, снова используя сны в качестве отправной точки.

Илзе родилась в старой европейской семье, где глава семьи был благонамеренным диктатором, решал, с кем дружить и как относиться к жизни. Мать же пассивно одобряла этот режим. Естественно, отец не считал свое поведение сверхдоминирующим и желал дочери только добра, и она всецело принимала такую трактовку их отношений. Разразилась Вторая мировая война, и семья переехала в США. Илзе пошла по стопам отца, начав заниматься наукой. Вышла замуж она, только когда отец был при смерти. Ее муж Карл был намного старше и к тому же – ее коллегой. Она считала их отношения идиллическими, не осознавая, что передала жезл власти одного мужчины другому. Не то, чтобы она «вышла замуж за отца», однако она определенно связала свою психическую жизнь с тем, что можно было бы назвать благонамеренной ролью и властью отцовского комплекса. Психотерапию она начала проходить в возрасте шестидесяти пяти лет, когда стала вдовой.

Да, ее скорбь была неподдельной, и именно с этого мы начали психотерапевтическую работу. Илзе никак не могла вспомнить ни одного сновидения и упрямо утверждала, что вообще не видит снов. Спустя некоторое время она смогла описать лишь мимолетные образы, быстро ускользающие обратно в бессознательное. При том, что на профессиональном поприще она добилась многого, на личном уровне она упрямо не могла принять мысль о том, что власть, авторитет могут находиться внутри нее. К терапевту у нее выработался сильный положительный перенос, она постоянно ждала, что он расскажет ей, как жить и что делать (ведь она осталась и без отца, и без мужа). Первый свой сон она рассказал лишь спустя несколько месяцев. И, когда она пересказывала его мне, я почувствовал, что мы наконец входим в необходимый контекст анализа.