Призраки
Шрифт:
«Если мы его поймаем.»
«О, мы его поймаем.»
«И если он наш человек.»
«Он будет нашим человеком», — сказал Хоуз. «Он должен быть нашим человеком, ты так не думаешь?»
«На это я и надеюсь», — сказал Карелла.
«Почему ты решил, что он это сделал?», — спросил Хоуз.
«Я не уверен. Но мне кажется…» Карелла заколебался. Потом сказал: «Думаю, это потому, что Крейг украл его „Призраков“.»
«А?», — сказал Хоуз.
Адольф Гитлер наверняка считал себя героем; Ричард Никсон, вероятно, до сих пор считает себя таковым (имеется в виду Уотергейтский скандал, окончившийся его отставкой с должности президента США — примечание переводчика); каждый мужчина и каждая женщина в мире — герой или героиня своего личного сценария. Поэтому
«Кемо Сабе» (используемое в качестве индейского имя Одинокого рейнджера в одноимённых радиопередаче и телешоу — примечание переводчика). В понимании Хоуза он был героем, а Карелла — его партнёром. Никто из них не мог предположить, что ещё один герой может произвести арест, который раскроет дело.
Такэси Фудзивара был двадцатитрёхлетним патрульным, работавшим в 87-м участке. Сослуживцы звали его «Тэк». Как и все мужчины, он считал себя героем, тем более в эту ночь 29 декабря, когда слежка длилась уже два дня, а снег снова превратился в дождь. Фудзивара свято верил, что никто в здравом уме не должен ходить под дождём. Он вообще-то не был уверен, должен ли кто-то ходить в дождь или нет. Что ему за дело до того, что все городские патрульные сидят в машинах? Что это за чушь, что пешие патрули сдерживают преступность? Фудзивара ходил по улицам уже два года и не замечал заметного снижения уровня преступности в городе. Он не знал, что в две минуты пятого в эту дерьмовую, жалкую дождливую пятницу он станет героем не только в своих собственных глазах, но и в глазах своих сверстников. Он не знал, что не пройдёт и недели, как его повысят до детектива 3-го класса и он станет почётным и заслуженным членом команды людей там, на втором этаже здания участка. Он знал только, что промок до нитки.
Родители Фудзивары родились в Соединённых Штатах. Он был младшим из четырёх сыновей и единственным из них, кто поступил на службу в полицию. Его старший брат был адвокатом в Сан-Франциско. Следующие два брата владели японским рестораном в центре города на Ларимор-стрит.
Фудзивара ненавидел японскую кухню, поэтому редко посещал братьев в их заведении. Мать постоянно твердила ему, что он должен научиться ценить японскую кухню. Она продолжала угощать его сашими. А он целовал её в щёку и просил стейк.
Когда матери Фудзивары было шестнадцать лет, а он сам с тремя его братьям ещё не появились на свет из её утробы, его мать имела несчастье принять от своей бабушки в Токио приглашение навестить её. Рейко Комагомэ — таково было её девичье имя — в то время училась в частной школе в долине Сан-Фернандо, а её родители были довольно состоятельными японскими иммигрантами, владевшими и управлявшими оживлённым шёлковым бизнесом с базой в Токио и основным американским филиалом в Лос-Анджелесе. В тот год каникулы Рейко в честь Дня благодарения начались 21 ноября, а в школу она должна была вернуться только 1 декабря. Но поскольку её день рождения выпадал на 10 ноября, понедельник, а поездка в Японию, в конце концов, могла рассматриваться как образовательный и культурный опыт, мать Рэйко смогла убедить школьную администрацию отпустить её более чем на неделю до начала запланированных каникул — при условии, что она будет старательно выполнять заданные домашние задания, пока находится на Востоке. Рейко уехала в Японию 9 ноября.
Однако к концу пребывания там она сильно простудилась и слегла с высокой температурой, и бабушка побоялась отправлять её в долгое путешествие обратно в Штаты. Она позвонила в Лос-Анджелес и получила разрешение матери Рэйко оставить её в Токио хотя бы до тех пор, пока температура не спадёт.
Год был 1941-й.
7 декабря, когда температура Рейко была в норме, а чемоданы собраны, японцы разбомбили Перл-Харбор. Она вернулась в Лос-Анджелес только летом 1946 года, когда ей был двадцать один год. В следующем году она вышла замуж за человека, который впоследствии научил её тонкостям нефритового бизнеса и радостям секса (Рэйко была рада узнать, что японские гравюры не врут) и, кстати, оплодотворил её четырьмя красивыми сыновьями, младшим из которых был Тэк Фудзивара.
То, как Фудзивара стал героем, а впоследствии
В десять минут пятого он заглянул в бильярдный салон, чтобы убедиться, что никто не проломил никому голову бильярдным кием. В четыре минуты пятого он зашёл в соседнюю забегаловку и отказался от предложенной хозяином чашки кофе, сказав, что заглянет позже вечером. Он проходил мимо ломбарда Мартина Леви ровно в две минуты пятого, когда представилась возможность стать героем. Двери магазина были уже закрыты на ночь, но внутри всё ещё горел свет. Фудзивара не увидел в этом ничего необычного: мистер Леви часто работал внутри ещё полчаса или больше после того, как запирался. Он даже не заглянул в магазин. Он обернулся, чтобы посмотреть на него, только потому что услышал, как зазвенел колокольчик над дверью, и с удивлением увидел тёмноволосого мужчину без шляпы, выбежавшего под дождь с зажатым в кулаке бриллиантовым ожерельем.
Фудзивара не имел ни малейшего представления о том, что это восемнадцатикаратный золотой чокер Хиллари Скотт с бриллиантами стоимостью 16 500 долларов. Он также не знал, что магазин Леви был одним из тех, которые Карелла предусмотрительно исключил из списка, потому что невозможно было охватить восемь магазинов по два человека на магазин, когда для работы имелась всего дюжина человек.
На самом деле Фудзивара даже не знал, что в нескольких ломбардах участка в данный момент ведётся слежка; такая информация редко передавалась простым патрульным, чтобы они не повели себя так, что могли сорвать всю схему прикрытия. Фудзивара был всего лишь бедным мокрым неряхой, который шёл по своему участку и стал свидетелем того, что было чертовски похоже на готовящееся ограбление.
Выбегая из магазина, мужчина сунул ожерелье в карман пальто, и если до этого момента у Фудзивары и были какие-то сомнения, то теперь все они исчезли. Выхватив пистолет, он закричал: «Полиция! Стоять, или я буду стрелять!», и беглец сбил его с ног на тротуаре, а затем растоптал его, как стадо буйволов, и побежал дальше, к углу квартала.
Фудзивара перевернулся на живот и, держа пистолет обеими руками и опираясь на локти, как его учили в академии, сделал два выстрела подряд по ногам убегающего человека. Оба раза он промахнулся и выругался под нос, когда мужчина скрылся за углом. Фудзивара тут же поднялся на ноги. С пистолетом в правой руке, в чёрном пончо, развевающемся так, что он напоминал гигантскую летучую мышь, летящую под дождем, он дошёл до угла, повернул за него и оказался лицом к лицу с человеком, которого преследовал. В правой руке тот держал нечто похожее на хлебный нож.
Не зная, что этот человек подозревается в трёх убийствах, и веря лишь в то, что он украл украшение из ломбарда мистера Леви, Фудзивара широко раскрыл глаза от испуга, удивления и неверия. Одно дело — зайти в магазин, где какой-то дешёвый воришка держит на мушке пистолета продавца; в такой ситуации можно было ожидать нападения. Но этот парень уже обогнул угол и скрывался, так какого чёрта он рисковал ввязаться в драку с полицейским? «Ты, дубина, я полицейский!», — подумал Фудзивара и рефлекторно шагнул в сторону, чтобы увернуться от ножа. Кончик ножа вонзился в пончо, в дюйме (2,54 сантиметра — примечание переводчика) от его тела, зацепился за прорезиненную ткань, а затем снова вырвался на свободу для, как предположил Фудзивара, более решительного удара. На этот раз он не стал утруждать себя тонкостями стрельбы ниже пояса. Поэтому он стрелял прямо в грудь, но попал не в грудь, а в плечо, что было достаточно хорошо. От удара пули мужчина отшатнулся назад.