Призвание варягов, или Норманны, которых не было
Шрифт:
С помощью приведенных примеров мне хотелось показать, что российская историография, начиная с XVIII века, оказалась под гнетом схемы, в которую явно не укладывались ни традиции древнерусского вечевого строя, ни традиции древнерусского института княжеской власти, что не позволило даже крупнейшим российским историкам практически всех школ и направлений создать четкую концепцию древнерусского политогенеза, включая и тесно связанную с ней концепцию древнерусского института княжеской власти. И, на мой взгляд, совершенно очевидно, почему. Согласно заветам эпохи Просвещения, государственность начинается с преодоления народоправства и одновременного возникновения монархии и феодализма. Если в русской истории вечевой, земско-волостной, т. е. народоправный, период играл громадную роль в политической жизни на протяжении длительных периодов, то историки, впитавшие в себя западноевропейскую историософию XVII–XVIII вв., так и не могли определиться с анализом древнерусского политогенеза. Когда возникло древнерусское государство? При Рюрике или только ко времени правления Ярослава Мудрого и при его преемниках? А может, вообще только
114
Дворниченко А. Ю. Российская история с древнейших времен до падения самодержавия. М., 2010. С. 87.
Здесь любопытно отметить, что деструктивное влияние схемы «государственность начинается с монархии, а до этого — народоправный хаос» сказывается не только на исследовании древнерусского политогенеза. У одного из российских теоретиков концепции раннего государства Л. Е. Гринина в статье «Раннее государство и демократия» я отметила следующее интересное рассуждение.
Так, он пишет, что у некоторых антропологов возникает подозрение относительно «греческого случая», связанного с тем, что, по их мнению, «Общества, называемые городами-государствами, часто не являются государствами… Есть также и специалисты-античники, которые считают, будто полис не был государством… Но значимость этой проблемы еще более возрастает оттого, что попытки решить вопрос о природе античных политий неизбежно приводят к рассмотрению более широкой и теоретически очень важной для антропологии проблемы: какие политии вообще можно считать ранним государством? И можно ли, в частности, относить к ним общества с демократическим устройством? Дело в том, что хотя прямо на негосударственном характере демократических политий, в частности Афин и Рима, все-таки настаивает не так уж много ученых, но фактически едва ли не любой анализ типичных признаков ранних государств прямо… или имплицитно исходит из того, что раннее государство — это обязательно государство монархического типа, иерархически устроенное» [115] .
115
Гринин Л. Е. Раннее государство и демократия // Бондаренко Д. М… Гринин Л. Е., Крадин H. H., Коротаев A. B. Раннее государство, его альтернативы и аналоги. Волгоград, 2006. С. 337–338.
Таков результат действия надуманных схем: живое историческое полотно под их влиянием начинает разрушаться и представать грудой разрозненных элементов. Однако за историю Афин и Римской республики можно не беспокоиться: их истории в течение нескольких столетий служили образцами государства в представлении политиков и ученых. А вот по древнерусской истории обветшалая схоластика бьет сильно. И это касается как политогенеза в целом, так и такой сопричастной ему тематики древнерусского института княжеской власти.
В ряде работ я рассматривала вопрос о том, как негативно сказалась традиция теории общественного договора на исследовании проблематики генезиса древнерусского института княжеской власти и на оценке такого важного источника, как Сказание о призвании варяжских братьев. Под влиянием этой традиции, а также ряда других западноевропейских утопий стали отрицать княжеское происхождение Рюрика и его братьев, получивших статус безродных наемников, непонятно как сделавшихся наследными правителями [116] . Не менее «драматическая судьба» постигла и тех летописных князей, которые относились летописями к периоду до призвания Рюрика, — их роль и место в древнерусской истории с трудом поддавались анализу с позиции утвердившейся схемы «народоправство предшествует монархическому периоду». Попробую начать рассмотрение этой темы, поставив вопрос о титулатуре летописных князей.
116
Грот Л. П. Путь норманнизма от фантазии к утопии // Варяго-русский вопрос в историографии. Серия «Изгнание норманнов из русской истории». Вып. 2. М., 2009. С. 168–176.
Выше бегло были отмечены те трудности, которые испытывали российские историки при определении характера и места древнерусских князей в политической системе Руси, в том числе и князей доваряжского периода. В советской историографии, создавшей концепцию единого древнерусского централизованного государства с классовым, феодальным обществом, проблема была поставлена в зависимость от данной концепции.
Вопрос о князьях до призвания Рюрика рассматривался, в частности, в работах В. Т. Пашуто в русле обсуждения вопроса о характере общественно-политической структуры восточных славян до прихода варяжских братьев и развития концепции о племенных княжениях или «землях-княжениях» [117] .
117
Пашуто В. Т. Летописная традиция о «племенных княжениях» и варяжский вопрос / Пашуто В. Т. Русь, Прибалтика, папство. М., 2011. С. 167–176. См. литературу по теме в кн.: Петров A. B. Княжеская власть на Руси X–XII вв. в новейшей отечественной историографии / Генезис и развитие феодализма в России: проблемы историографии / Отв. ред. В. Я. Ежов, И. Я. Фроянов. Л., 1983.
На базе этих дискуссий в 70—80-е годы прошлого века наметился интересный подход в изучении происхождения древнерусского княжеского института, когда часть исследователей (В. В. Мавродин, В. Д. Королюк, Б. А. Рыбаков, И. Я. Фроянов и др.) стали
Во-первых, убеждение в том, что период доваряжских князей и период, начинающийся призванием Рюрика с братьями, не связаны между собой никакой традицией преемственности, поскольку большинство авторов исследований о древнерусских князьях продолжают видеть в Рюрике либо военного наемника откуда-то из Скандинавии (как правило, из Средней Швеции), либо завоевателя. И. Я. Фроянов пишет даже о том, что решение отправиться «к варягам, к руси» открыло «путь политическому перевороту, захвату власти со стороны приглашенных» [119] .
118
Фроянов И. Я. Мятежный Новгород. СПб., 1992. С. 59–74.
119
Фроянов И. Я. Мятежный Новгород. СПб., 1992. С. 74.
Во-вторых, сыграли роль неизжитые по-прежнему взгляды, которые в соответствии с теорией общественного договора, связывают княжескую власть с государственностью, как это можно увидеть в монографии Н. Ф. Котляра: «Источники, западные и древнерусские, постоянно называют князьями племенных вождей, но это вовсе не означает, что они ими были. Князь в подлинном (отмечено мною. — Л.Г.) значении этого термина появится в восточнославянском обществе лишь тогда, когда начнет рождаться государственность» [120] .
120
Котляр Н. Ф. Древнерусская государственность. СПб., 1998. С. 35.
Аналогичную мысль находим и у Е. А. Мельниковой: «Договор с Рюриком… заложил основы для возникновения раннегосударственных структур, в первую очередь института центральной власти, ведущую роль в осуществлении которой играли скандинавы» [121] .
Несмотря на то, что в последнее время появилось немало работ, специально или вкупе с другими проблемами посвященных князьям и княжеской власти в древнерусской истории [122] , многие важные вопросы, связанные с пониманием сведений источников о летописных князьях, вызывают явные затруднения исследователей.
121
Мельникова Е. А. Возникновение Древнерусского государства и скандинавские политические образования в Западной Европе (сравнительно-типологический аспект) / Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света. СПб., 2009. С. 94.
122
Толочко А. П. Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология. Киев, 1992; Петрухин В. Я. Древняя Русь. Народ. Князья. Религия / Из истории русской культуры. Т. I. М., 2000; Янин В. Л. У истоков Новгородской государственности. Великий Новгород, 2001. Янин В. Л. Очерки истории средневекового Новгорода. Великий Новгород, 2008; Горский A. A., Кучкин В. А., Лукин В. П., Стефанович П. С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008; Азбелев С. Н. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли. СПб., 2007; Назаренко A. B. Династический строй Рюриковичей X–XII вв. в сравнительно-историческом освещении / Назаренко A. B. Древняя Русь и славяне. М., 2009.
В их числе интересным представляется вопрос о том, что понимает летопись под словами «русские князья», например, в таких фразах, как: «Иногда приидоша изъ Киева Русские князи Оскольд и Дир на Царьград, в царьство Михаила царя и матери его Феодоры» или «О князи Рустем Осколд», а также, когда речь идет о Рюрике с братьями: «О князхъ Русских: о Рюрик, и Синеус и Тривори» (Патриаршая, или Никоновская летопись).
Посмотрим, какой ответ на этот вопрос можно найти в специальном выпуске ДГВЕ под названием «Рюриковичи и Российская государственность», поскольку его авторы как раз и ставили перед собой задачу представить «первое в отечественной и международной историографии систематическое исследование происхождения и исторических судеб династии Рюриковичей» [123] . Однако уже вводное слово «От редколлегии» вместо прояснения ставит читателя в тупик: «Для древнерусских летописцев — создателей первой истории восточного славянства и Древнерусского государства — Рюрик был первым легитимным князем Руси и основателем династии русских правителей».
123
Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2005; Рюриковичи и Российская государственность. М., 2008.
Следовательно, если верить составителям сборника, то до Рюрика все древнерусские князья в летописных княжениях, о статусе и природе которых размышляли многие отечественные историки, автоматически становятся нелигитимными, т. е., надо понимать, незаконными. Если вспомнить при этом приведенное высказывание Котляра о том, что подлинными летописные князья становятся только с развитием государственности, то получается, что институт древнерусских князей, согласно названным авторам, истоки свои вел от князей неподлинных и нелигитимных.