Призвание
Шрифт:
— Нет еще — готовится, — ответила мать и испытующе посмотрела на дочь, — да и тебе об этом пора подумать.
Девочка радостно вспыхнула.
— Мне только через три месяца можно будет…
После обеда Леонид ушел к себе заниматься. Тая, вымыв посуду, отправилась к подруге, в квартиру через коридор, а Ксения Петровна, поставив на стол швейную машину, склонилась над шпулькой.
— Мама, — обнял ее за шею Глебка, — а ты обещала рассказать, как Сталина видела.
—
— А дело было так… Приехали мы в Москву, рабочие с разных заводов, поговорить, посоветоваться, как еще лучше работать… И застал нас в Москве праздник майский. Пошли мы с утра на Красную площадь. Поглядел бы ты, что там было! Знамена, народ — вся Москва!
И как на беду — дождь. Да такой сильный! Так думаешь, кто-нибудь ушел? Ни один человек! Все идут, идут мимо трибуны. Ждут, вот-вот родной наш Сталин появится.
А дождь поутих и кое-где над площадью уже голубое небо проглянуло. Мы в это время как раз проходили мимо мавзолея, смотрим — Сталин!
Глебка сидел, затаив дыхание, устремив на мать горящие глаза.
— Рукой помахал, и каждому кажется — это ему привет… И будто солнышко засияло!
Свет лампы падал на сблизившиеся головы матери и сына. Было очень тихо. Пел свою песенку счетчик у окна. Из-за стены едва слышно доносились звуки пианино.
Леня у себя в комнате захлопнул книгу и начал негромко декламировать.
Костя, которому Богатырьков поручил «пробрать, как следует Афанасьева за драку», приступил к делу с присущей ему решительностью.
Разыскав в коридоре Игоря, он кратко сказал ему:
— После шестого задержись. Будет крупный разговор.
Сначала все шло так, как предполагал Рамков: он с Игорем отправился домой, путь их лежал через сад, и никто им не мешал. Костя, заранее продумавший, о чем он будет говорить, начал строго:
— Ты почему затеял драку?
В этом месте Игорь должен был оправдываться, а Костя — обрушиться на него со всей силой общественного гнева.
Но Игорь тихо сказал:
— Костя, я тебя очень уважаю…
У него дрогнул голос.
— Но ты пойми… если бы… о твоем отце… что он последний человек, и такая гадость, что дальше некуда…
— Во всяком случае, — не отказываясь от обвинительного тона, продолжал Костя, — я бы не дрался, а обратился к организации…
— Не могу… — еще тише, через силу сказал Игорь я опустил голову так низко, словно ее прижимал кто-то к его груди.
— … мой
Игорь начал рассказывать и не смог, зажал рот рукой, не давая вырваться рыданьям.
Горе товарища было таким огромным, так охватило все его существо, что Костя растерянно забормотал:
— Ну, что ты, что ты… Брось, — он стиснул хрупкие плечи мальчика, — мы тебе поможем. Вот чудак, да брось же!
Игорь, наконец, овладел собой и поднял голову.
— Я только тебе, Костя… Ничего, мы и сами… С мамой…
— Я понимаю… Я вот поговорю с Леней, с ребятами. Ну, тюка! Выше голову, гвардия! Вот так!
Девятиклассники Костя, Сема, Виктор и Борис договорились придти к Богатырькову под выходной день.
Юноши любили собираться в большой, просторной комнате Леонида. Им нравилось и спокойное гостеприимство хозяина, и то, что мать Леонида тактично не заходила в комнату сына, когда там находились его друзья, и то, что они могли свободно говорить обо всем и чувствовать себя непринужденно.
Леонид больше, чем с другими, дружил с Костей Рамковым, — у них было много общих интересов, дел, и эта дружба приближала Богатырькова ко всем девятиклассникам, которых он шутливо называл «нашими преемниками».
Первым пришел Костя. По тому, как он с размаха нацепил свою фуражку на крючок вешалки, как стал прохаживаться по комнате, Леонид сразу определил, что его друг чем-то взволнован.
— Леня, — останавливаясь, тревожно сказал Костя, — с Игорем Афанасьевым дело сложнее, чем мы предполагали.
— Упорствует?
— Нет, не то… Ты знаешь, почему он все забросил? У него страшный разлом в семье.
Костя опять начал быстро ходить по комнате.
— Я бы таких отцов, что думают только о себе… я бы их выселял на необитаемый остров, как вредный для общества и государства элемент!
Леонид улыбнулся.
— Ты всегда предлагаешь самые крутые меры.
— Ты бы посмотрел на Игоря! Он извелся. Слушай, ему надо помочь! И помочь немедленно!
— Хорошо, комитет комсомола помирит отца и мать Афанасьева.
— Неуместная и бездушная шутка! — вспылил Костя. — Ты так рассуждаешь, потому что сам не знаешь, что такое разбитая семья!
Леонид пожалел, что так необдуманно пошутил. Еще до войны отец Кости бросил семью и, хотя с тех пор прошло много лет и отец Кости погиб на фронте, юноша не мог простить ему измены.
— Ты извини, — взял друга за локоть Леонид, — я сам готов помочь Игорю в учебе.
— Помоги, — сразу смягчаясь, попросил Костя, — но только главное: поддержать Игоря морально.