Призыв ведьмы
Шрифт:
Сказав это он покраснел, ведьма глянула на него, как обычно умела, озорно и игриво, и усмехнулась, а Рэтара кольнула… ревность? Но Хэла уже переключилась на подошву сапога, она изучала её так, словно перед ней лежала книга, а не грязная обувь.
— Эта повитуха и тебе помогла родится? — уточнила ведьма.
— Да, — вопросы приводили его в совершенное замешательство.
— Хм… нет. Другой дом, — мотнула головой Хэла. — Должен быть ещё серый дом.
— Нет вроде, уваж… мая ведьма, — он виновато глянул
— Может дом эйола? — отозвался от дверей Роар. — Постройки веры всегда серые и помимо храма, это ещё и дом эйола.
— А ты был в доме у эйола недавно? — Хэла подняла на посланника свой взгляд, теперь серьёзный, даже жёсткий.
— Был, — нехотя ответил он.
— Зачем? — заинтересовалась ведьма.
— Так… брат у меня погиб, эйол его оговаривал, перед погребением, — парень в очередной раз потупил взгляд и стал на вид совершенно потерянным и несчастным.
— А руку эйола держал? — Хэле было вообще всё равно на его чувства.
— Да, конечно. Так положено ведь, — ответил он, словно глупо было бы не знать таких вещей.
— Ну мне-то откуда знать? — повела плечом ведьма. — Я не с этого района.
Бросила она снова странное слово, а после этого ловким движением руки оторвала от подола своего платья полоску ткани, вытерла ею грязь с сапога, ещё раз внимательно посмотрела и скрутила лоскут ткани.
— А с телом брата, что сделали?
— А? — совершенно перестал понимать происходящее посланник и Рэтару стало жаль его.
— Ну, как там у вас принято? — спросила Хэла.
В Изарии было два вида погребения — земля и огонь. Но чаще всего сжигали и придавали останки земле. Хотя это зависило от многих факторов — обычаи, местонахождение. В горах, откуда был воин, чаще всего сжигали и развеивали часть праха в каком-то одном, выбранном или главой семьи или самим умершим месте, а вторую часть сыпали под порог дома — горные люди считали, что мёртвые берегут родных после смерти.
— Придали огню, — ответил посланник, явно не понимая при чём тут все эти вопросы про брата.
— Окушки, — кивнула она и оторвала ещё одну полоску ткани. После чего встала и подошла к посланнику. — Это твоё.
Хэла отдала сапог и терпеливо подождала пока тот его надел, потом протянула первую скрученную полоску серой ткани:
— Это нужно будет закопать, примерно на ладонь в землю, в месте, где пролилась кровь защитников, чем свежее, тем лучше, — стала она давать указания, — но без фанатизма, пожалста, а то нужно успеть сделать это сегодня, до наступления темени. Понятно?
— Э, — парень как и все пытался осмыслить незнакомые слова в речи ведьмы, он часто моргал и хмурился, — да. Я понял.
— Хорошо, — медленно кивнула она, вглядываясь в посланника. — Если не успеешь закопать, не делай уже ничего, надо будут новый заговор творить, а этот будет бесполезен. Нужно
Он понимающе кивнул и взял у неё из руки скрученный лоскут и тут же издал странный звук и одернул руку.
— Ой, тётя ведьма пальчик мальчику уколола, — сочувственно произнесла Хэла и потребовала руку посланника обратно.
Когда он протянул её с недоверием, ведьма вытерла кровь вторым лоскутом, и оставила парня в недоумении смотреть на пальцы, на которых явно не осталось никаких следов от раны.
— Так, это от меня тебе бонус, — и она вложила ему в руку второй лоскут. — Когда захочешь попросить прощения у брата, только по-настоящему, а то мёртвым пустые стенания ни разу не нужны, смерть пустые слова не любит. Так вот, захочешь у брата прощения попросить, возьми этот кусок ткани, и сходи туда, где его прах развеяли, закопали, что там ещё… На том месте сожги эту ткань, а пепел тоже развей. Понял?
— А откуда… — он смотрел на второй лоскут, и теперь был вообще невероятно потерянным и озадаченным.
— Ой, только не надо вот этого, ладно? — она закатила глаза. — Откуда… оттуда! Ткань в куртке в подклад внутренний спрячь. И я тебя очень прошу, горемычный, не давай лоскуток в руки бабы этой вашей, — она запнулась, а потом фыркнула, — общей.
С этими словами Хэла развернулась и хотела уйти.
— А можно я спрошу… — посланник уставился ведьме в спину и было видно, что ему не по себе от того, что он решился вообще ещё что-то сказать и, уж тем более, спросить.
— Ну, давай, — и она снова села на кушетку, подтянув под себя ноги, склонив голову набок и уперев её в кулак руки, облокотившись в свою коленку. И стала похожа скорее на озорную девчонку, чем на взрослую женщину, или, боги, на чёрную ведьму.
Рэтар даже не стал протестовать, потому что она устала, хотела спать — сейчас смотрел на неё, любовался и не хотел прерывать её, как не хотел, чтобы уходила.
— У меня дочка… она болеет и… может… можно ей помочь? Лекари сказали, что нельзя.
— Можно, — спокойно ответила Хэла. — Где жена твоя?
И посланник нахмурился очередному странному слову.
— Супруга, — поправилась ведьма, сказав слово, привычное их слуху.
— Она умерла, — проговорил воин.
— А кто с дочкой помогает? — нахмурилась Хэла.
— Мать супруги, — ответил парень и она кивнула ему, словно от этого ответа стало всё понятно.
— И она хворает? — уточнила ведьма.
— Я… — посланник явно не знал, что ответить.
— Хворает, — убеждённо проговорила она, — просто не говорит. Вся сила матери в молчании, вечно разваливаешься на части, а никому не говоришь, а потом уже, когда отъехала, и все такие удивляются, чего молчала. А зазноба твоя частенько её выдворить хочет, бабку-то? Или как они тут у вас называются — матэ?