Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию. Междукнижие
Шрифт:
В кабинете шефа царила так любимая им тишина. Инспекторы, сдвинув стулья, внимательно изучали материалы по групповому самоубийству, и ни один из них не подумал поинтересоваться, с какой радости они заняты, в общем-то, насквозь уголовным делом, без видимой потусторонней подоплёки.
Каждый документ перечитывался дважды, а на отдельном листе бумаги, выпрошенном у боярина, карандашом делались каракулеобразные от спешки пометки.
Нестыковки, точнее, вопросы к произошедшему перевалили
Кто был инициатором? Кто администрировал беседу? Почему выбран столь странный способ самоубийства — снотворным? Почему все участники, принявшие таблетки, умерли, и никто не угодил в больницу с отравлением? Такое ведь вполне возможно — не от каждой передозировки в морг попадают. Часто спасает рвотный рефлекс, включаемый переполненным химией организмом. Отчего родители не заметили смертельных симптомов? Все дети проживали и уходили из жизни в квартирах, в выходной день. А там долгого одиночества добиться проблематично.
Где брали рецепт? Кто продал столько снотворного сразу? Кто оплачивал?
На последний вопрос немного пролил свет «Динго».
Оказалось, что закупками занималась Звёздочка. В личных сообщениях она указывала места, где оставляла блистеры для каждого участника группы. Про оплату отшучивалась, сообщая о подаренных на Новый год деньгах и их ненужности в будущем. Кто она такая — школьник не подозревал, как, впрочем, ничего не знал и про остальных членов «Клуба самоубийц».
Полная анонимность, мать её... И это при том, что труп Звёздочки не обнаружен. В больницы тоже с подобной симптоматикой никто не поступал.
— Она? — стараясь говорить одними губами, — поинтересовался Антон
— По всему, — шелестом отозвался напарник. — Или он. Или оно, если из непризнанных меньшинств. Предлагаю для удобства оставить женский род.
Далее перешли к протоколам осмотра мест происшествия...
Спустя час Швец осмелился поинтересоваться:
— Фрол Карпович, мы не видим результатов вскрытия.
— Их ещё нет, — с тяжким вздохом отвлёкся от очередного документа шеф. — Умерли утром. Не поспели пока... ближе к ночи получим. Скоро совсем.
Окна в кабинете начальства, где пребывали инспекторы, отсутствовали, полностью переворачивая представление о времени. Иванов, в отличие от прилично одетых коллег, сидел в одних трусах, чётко выполнив поступившую около двух пополудни команду: «Лечь спать без промедления!» В эти апартаменты он мог попасть или во сне, или, в перспективе, по завершении земных дел, так как резиденция Департамента не имела представительства в привычном мире, пребывая где-то между жизнью и смертью.
— Можно ещё бумаги? — попросил напарник, придвигая к себе часть уже отработанных протоколов. — Хочу составить что-то вроде таблицы периода умирания. Проанализировать, сколько прошло от последнего общения усопших с роднёй до момента обнаружения тел.
— Держи, — перед Швецом лёг новый
1611 год. Начало июня
Бить благородным оружием рябой не умел. Сабля рухнула вниз, рассекая мышцы, скрежетнула о кость. Плечо опалило болью.
Выгнувшись дугой, насколько позволяли путы, человек взвыл. Он не видел смысла терпеть, сжав зубы. Всё равно убьют, хоть проси, хоть умоляй. Понимал, к кому угодил в лапы, даже не в лапы... зверьё — оно добрее, гнушается мучить.
— Ах ты пентюх, — смешливо воскликнул Заруда. — Всю силушку пропил?
— Дык, — рябой с ненавистью посмотрел на лежащего под раскатистый гогот приспешников «батюшки», — мясист больно. А то бы я...
— Отойдь, пустомеля. — цедя сквозь давно утерянные зубы, к казнимому приблизился широкоплечий мужик с пустыми, мёртвыми глазами, ранее державшийся позади свиты. Достал из-за спины плотницкий топор. Примерился, привычно махнул, точно дрова рубил.
Лезвие глухо стукнуло о дерево щита.
— Годно?
Отрубленное новый палач за ненадобностью отпихнул ногой, по-хозяйски выглядывая пса, которому можно скормить свежатинку. Вспомнил, что с недавних пор нет тут собак, как и иной скотинки. Досадливо крякнул. Отошёл, уступая место суетливому выучню с верёвкой.
— Годно, — поспешно заверил седой, приседая на корточки и прижимая холодную, сухую длань ко лбу рычащего от страданий человека. — Пущай полежит. От его мук дело наше веселее пойдёт.
Только что туго перехваченная пояском культя рванулась вверх, силясь достать обидчика. Заруда рассмеялся, теперь уже открыто:
— Ишь ты... Тебя приголубить тщится... Силён, силён.
Но волхв его не слушал, вновь забормотав в усы непонятные речи. Что он вещал — никто из стоящих поблизости не понимал, да и не стремился. Волшба откровенно пугала мужиков, вытаскивая из памяти потаённые страхи, а за ними — слышанные от бабок россказни о леших, чертях, злых духах, что по ночам пьют кровь из живых и уводят глубоко в лес, заставляя вешаться на сухих деревьях.
— Зови, — даже главный лиходей ощущал замогильную стужу от колдовских наговоров, предпочтя убраться обратно, в избу.
За старшего ответил выучень, сноровисто прижимая окровавленную культю к нестроганым доскам.
— Кликнем.
Ватажники ушли, не оборачиваясь.
Начитав положенное, волхв достал из повешенной через плечо сумы маленький бурдюк татарской работы, распустил горло.
— Пей! — солоноватая, травяная жижа полилась в губы однорукого. Запузырилась, отторгаемая рваным дыханием, мутными струйками потекла по щекам. — Пей! Полегчает!
Человек послушно сделал несколько глотков, закашлялся. Боль действительно уходила, оставляя после себя огненное жжение сродни взятому в ладонь угольку из печки.