Про любовь (цикл рассказов)
Шрифт:
– Ты не понимаешь, - повторил я, ища на столе расчёску.
– Она самая красивая, самая... самая лучшая девушка, которую я когда-либо встречал...
– Да понял я, что ты влюбился, - оборвал мои словесные изыскания друг.
– Но подумай сам, Саш, она... она не нашего поля ягода. Ты обращал внимание, как она на тебя смотрит? Как на вещь, которая доставляет ей удовольствие. Тебе нравится быть игрушкой?
Мне не хотелось с ним ссориться. Поэтому я просто буркнул: "Ты ничего не понимаешь" и хлопнул дверью.
Но доля правды в его словах
Да, я отлично осознавал, что забросил учёбу... да что там, всю жизнь забросил ради неё. Просто не мог не думать о Снежинке, видел её везде - на стекле в вагоне метро, на рекламных плакатах, в каждой девушке. В каждом шорохе мне слышался её голос.
Да, я всё понимал. Понимал, что она странная. До сих пор так и не назвалась, ведёт себя как капризная, надменная богатенькая девочка, соответственно одевается, но будто бы не имеет обязательной в таких случаях крутой машины, ну, или айфона. Абсолютно не разбирается в компьютерах, зато в первый же вечер огорошила меня экспертной оценкой Моцарта и Бетховена. Прекрасно знакома с работами чуть ли не всех классиков в любом виде искусства, но воротит нос от современных модных "новинок".
И никогда ничего не рассказывает о себе. Да и меня не спрашивает.
А ещё (прав Серёжка) эта показная надменность - ко всему, включая меня.
– Ты заставил себя ждать, - презрительно поджав губы, заявила Снежинка, только-только меня завидев.
– Извини.
И всё-таки она волшебная. Хрупкая, нежная, маленькая, словно фея. И да, алые розы вместе с её этой белой шубкой смотрятся просто изумительно. Хоть и держит она их брезгливо, будто мышь за хвостик.
Мы идём по заснеженному Александровскому саду, где-то вдали бьют Куранты, и кажется, что до настоящего, щедрого на чудеса и волшебство Нового года рукой подать... До Снегурочки так уж точно.
Снежинка искоса поглядывает на мои пальцы, обхватывающие её запястье, но молчит. А я почему-то вспоминаю Пуха, который так и не вернулся домой.
И как-то само-собой вырывается:
– Мне на каникулах предложили работу. В Сколково. Знаешь, там новый научный центр. Такая удача: новые технологии, зарплата, возможность пройти практику у...
– Довольно!
– бросает Снежинка, прерывая меня на полуслове.
– Ты прекрасно знаешь, что мне всё это неинтересно.
Я останавливаюсь, смотрю на неё - такую красивую, сверкающую, таинственную в зимнем сумраке.
– А что тебе интересно?
– Ты, - надменно произносит она, словно объясняя прописные истины.
Почему-то холодно становится от её слов.
– Но это - моя работа, моя учёба - часть меня, - тихо произношу я, не в силах отвести от неё взгляд.
– Нет, - она отворачивается, смотрит в сторону. И, словно маленькому ребёнку, сообщает.
– Ты - это ты. Мне хочется это, - она обводит указательным пальчиком мой силуэт в воздухе.
– И всё. Подробности твоей жизни меня не интересуют.
Холод...
– Но это же неправильно, - шепчу я, пытаясь снова взять её за руку.
–
– Встречаемся?
– она изгибает бровь в изящном и одновременно презрительном жесте.
– Что ж, если хочешь продолжать встречатьсясо мной, тебе следует отучиться задавать глупые вопросы. А теперь идём!
Я не трогаюсь с места.
Она, отойдя на несколько шагов, недоумённо оборачивается.
– Ну же, Саша, идём! И расскажи мне что-нибудь! Что-нибудь весёлое, - в голосе снова капризные нотки.
– Вот, допустим, про них, - она указывает на виднеющиеся среди деревьев стены Кремля.
– Ну! Я жду!
Я качаю головой. Смотрю на неё - долго.
Волшебная. Прекрасная. Надменная.
– Простите, моя королева, но я не мальчик на побегушках.
Отворачиваюсь и иду прочь, машинально наступая в наши с ней следы, ещё не заметённые снегом.
Так холодно...
И очень, безумно, до дрожи хочется, чтобы она попросила остановиться - да просто хоть что-нибудь сказала.
Но за спиной тишина.
И я сам останавливаюсь шагов через сто, оглядываюсь.
Но почему-то в сонме снежинок не нахожу ту, что моя.
Всю ночь я проворочался с боку на бок, утром уже привычно прогулял универ, а вечером вместе с Серёжкой ушёл "в загул". Не помню, где и как много мы квасили, но проснулся я только ближе к следующему вечеру с жесточайшей головной болью. И отправился квасить дальше уже сам.
Прошла неделя, началась сессия, но мне было на неё глубоко наплевать. Серёжка, сначала послушно "загуливающий" вместе со мной, наконец, забеспокоился. Он ругался, кричал, устраивал скандалы, угрожал, что съедет в другую комнату.
На него мне тоже было наплевать.
В день, когда я прогулял экзамен про сапромату, Серёжка устроил мне форменное промывание мозгов, убеждая, что я гроблю своё будущее, что ни одна девчонка этого не стоит, особенно такая стерва, как моя, и вообще она...
Он заткнулся только, когда мой кулак вошёл в непосредственный контакт с его носом. Жаль, что бить в ответ не стал - а мне так хотелось пар спустить. Нет, мой друг предпочёл просто сбежать.
Его вещи таинственным образом испарились на следующее же утро.
А той ночью я стащил у празднующих очередную днюху девчонок бутылку дешёвого шампанского и угрюмо вылакал её, как заправский алкоголик - один на один с собой любимым.
Холод в сердце это всё равно растопить не могло.
Кажется, я заснул там же, за столом, с кружкой в руке, как обычно видя её надменное лицо в тёмном окне, средь белой пелены снега.
Какой же я всё-таки идиот...
– Да, идиот ты, Сашка, отменный, - вещал незнакомый голос.
– Это ж надо так без меня распуститься! Нет, я, конечно, очень горд, что ты всё-таки послал эту ведьму, да ещё и так красиво, но зачем теперь-то убиваться?