Про психов. Терапевтический роман
Шрифт:
Казалось, что они никогда не доедут. Третье транспортное кольцо стояло намертво. Наконец приехали.
Санитары вытаскивают Костю из машины и, поддерживая за локти, заводят в здание приемного покоя больницы. Он не успевает оглядеться, замечает только толстую рыжую дворнягу. Больше не сопротивляется, что не мешает санитарам иногда дергать и тянуть его. Промелькнул странный зал с бутафорским камином, кто-то беззлобно ткнул Костю в бок, от чего он плюхнулся на стоящую у стены кушетку. Страшно и холодно, на ум приходят истории про секретные тюрьмы, пытки и ЦРУ. Он пытается собраться: хочется показать себя
– Возбужденного привезли, – говорит санитар.
– Давайте его, – откликается усталый мужской голос.
Костю заводят в кабинет дежурного врача. Это симпатичный рыжий доктор в белом, небрежно накинутом на плечи халате. Он усердно пишет, низко наклонившись над столом. Сидит как учитель, подумал Костя.
Дописав, врач поднимает глаза, осматривает Костю профессионально отстраненно, но вполне доброжелательно. Косте ужасно хочется рассказать все этому доктору, который выглядит по-домашнему уютно и не похож на палача.
– У вас тут тепло…
Врач молчит.
– А на улице похолодало, – начинает Костя светскую беседу.
– Присаживайтесь. – Доктор указывает Косте на стул. – Развяжите его, – командует он санитарам.
Костю развязывают. Руки затекли, повисли плетьми и не шевелятся.
– Как вас зовут? – Доктор опять склонился над столом.
– А вас?
– Меня Олег Яковлевич.
– А меня Новиков Константин Юрьевич. – Костя чувствует, как ужасно устал. Руки болят, и хочется пить, а говорить – нет. Хочется, чтобы его уже оставили в покое.
– Год рождения? – Доктор спрашивает, особо не настаивая на подробных ответах.
Костя отвечает на вопросы односложно.
– Что произошло с вами, Константин Юрьевич? – осведомляется доктор в завершение беседы.
– Я ударил директора школы.
– За что же вы его ударили?
– Он меня оскорбил. – Краска прилила к лицу Кости, он опускает голову: смотреть на доктора сложно.
– Что же он вам такого сказал?
– Это вас не касается. – Костя вновь разозлился, но изо всех сил старается держать себя в руках. Эти американские горки – от ярости до стыда и бессилия, от апатии до страстного желания спасения и помощи – совершенно его измучили.
Доктор с любопытством и некоторым раздражением рассматривал нового пациента.
– Зря вы так, голубчик, – наконец говорит он, – но дело хозяйское. – И, решительно закончив писать, позвал санитаров.
Костю провели в смежную с кабинетом врача комнату и велели раздеваться. Он попытался было отказаться, но санитар тут же начал раздевать его сам. Дальше Костя уже не дергался. Он старался никуда не смотреть. Даже когда его завели в облицованную кафелем холодную комнату со стоящей в центре ванной, заставили залезть в нее и прилюдно мыться, он не сопротивлялся. Он просто не мог понять, как это может происходить с ним. Вспомнил похожую сцену в одном из романов Солженицына.
Его осмотрели, померили давление, залезли даже в задний проход на предмет наличия там оружия или наркотиков. Потом переодели в клетчатую затертую байковую пижаму. Вся его одежда куда-то делась, с шеи сняли веревочку с древнегреческой монеткой-талисманом, паспорт с кошельком тоже забрали.
Жизнь Кости сильно изменится. Он этого еще не знает. Костю провожают в отделение. Медсестра после недолгих расспросов делает ему укол, показывает палату, где впритык друг к другу стоит с десяток коек. Двери в палате нет, напротив дверного проема – банкетка, на которой дремлет дежурная медсестра. Это ее пост.
«Неужели она будет сидеть тут всю ночь?» – вяло удивился Костя. Ему помогают лечь.
Последняя мысль, перед тем как отключиться: «Завтра я проснусь, и все будет хорошо».
Один из них
Костя просыпается под звуки механического женского голоса, повторяющего: «Внимание, сработала система пожарной сигнализации, просьба всем покинуть здание! Внимание…» Текст повторяется с небольшими промежутками.
Костя привстает в кровати и оглядывается вокруг. Голые стены палаты, окна без решеток, на койках коконы со спящими больными. Сосед слева сидит на кровати, тихо причитает и шуршит целлофановыми пакетами, перебирая и перекладывая невидимое их содержимое. Сосед справа выглядывает из-под одеяла и пристально смотрит на Костю. Глаза его безумны. Смотреть на него страшно, и Костя не смотрит. Сосед подмигивает, подносит палец ко рту: молчи, мол. Рукой указывает на медсестру.
Медсестра сидит у входа в палату. Костя не может понять, та же это медсестра, что и вчера, или другая. Медсестра с серьезным и нахмуренным видом пишет в большой тетради. Костя выпутывается из одеяла. После вчерашних уколов попа болит, тошнит, кружится голова. Муторно и медленно. Костя сидит, уставившись в пространство прямо перед собой, бездумно прислушиваясь. Сосед справа что-то шепчет. Не разобрать, что. Пожарная тревога продолжается. Никто не реагирует. Костя осторожно спускает ноги на пол, ощупывает пальцами покрытый линолеумом пол. Пол холодный и немного липкий. Костя снимает с железной спинки кровати казенную рубаху, надевает ее. Сидит еще немного. Затем встает и бредет к выходу из палаты. Слышит голос медсестры, которая, не поднимая глаз от журнала, говорит:
– До столовой и обратно.
– Что? – Костя не понял, к нему ли она обращалась.
– Тебе можно гулять только до столовой и обратно. Дальше нельзя.
Позже Костя узнал, что, как невидимая линия экватора делит землю пополам, так и никак физически не обозначенная зона столовой, представлявшей просто аппендикс коридора в центре отделения, делит пространство на зону «для острых» в дальнем конце коридора и на зону «для выздоравливающих», находящуюся ближе к выходу. Конечно, никто не следит строго за соблюдением этой границы, постоянно происходит диффузия: выздоравливающие ходят в курилку, туалет – на «острой» половине, «острые» же все время порываются пробраться поближе к входной двери. Но за новенькими медсестры все же следят.