Про тебя
Шрифт:
Покаянно, пасмурно на душе. Да и над островом Сите натянуло облачность, над всем Парижем. Выныриваю из водоворота туристов, кучкующихся возле Собора, пересекаю перекрёсток, сворачиваю к углу улицы, где рядом с кафе под пластиковым колпаком висит телефон.
Половина третьего. Наверное, пора звонить Эммануэлю и Ясмине. Хоть побуду среди настоящих парижан, а не среди эмигрантов. Закладываю в щель телефонную карточку, набираю номер.
Срабатывает автоответчик. Веселый, быстрый голос Ясмины передаёт сообщение. Для меня. На английском
Звоню ещё раз. Улавливаю название — «площадь Звезды».
Если я должен ждать на площади Звезды, то во сколько? И где именно? Чувствую себя жалким и навязчивым, как Валера Новицкий.
Раз их нет дома, раз я не понимаю сообщения, значит встреча не обязательна. Давно знаю — если что-то, что запланировал не происходит, то лишь потому, что этого не хочет Бог. Можно протестовать, рыпаться, вроде бы изменить веление судьбы, но добра всё равно не будет.
Начинает накрапывать дождь. Перехожу по мосту с острова на материк Парижа. Нарастает ощущение ненужности себя в чужом воскресном городе. У всех своя жизнь, все заняты своими делами.
У Ирины с Женечкой тоже свои заботы. Возвращаться к ним рано, да и неохота. Дождь несильный. Стеклянные тупорылые суда с туристами взад–вперёд проплывают по Сене.
Стою у мокрых перил моста. Один. Прежде чувствовал, что ты видишь меня, не выпускаешь из поля зрения. Сейчас этого чувства нет. Что случилось? Не оставляй меня, ладно?
…Вода в Сене тёмная. Когда-то читал в научном журнале, что в ней всегда есть холерные вибрионы. Начинают активизироваться в годы максимальной солнечной активности.
Тимур! Вот как его зовут, Акын О'кеича! А ещё есть пузатенький Вадим. Хитрован. Приспособил нумерологию как средство для знакомства с женским полом… Нина Алексеевна, мечтающая остаться здесь, в Париже… Чудачка! Нацепила все свои бусы–браслеты, везёт на обмен или продажу пасхальное яйцо. Смешные, несчастные люди. Интересно, что и Валера Новицкий, и преуспевший в Канаде Борис Раппопорт тоже несчастны, каждый по–своему.
Да и мне, рабу Божьему, похвастаться нечем.
…К восьми вечера пешком, прошагав половину Парижа, я возвращаюсь на Буа де Булонь. За это время дождь прекратился.
Ирина с порога прямо-таки набрасывается на меня:
— Что там у вас в Москве? Смотрела ТУ. Какой-то ужас между Ельциным, демократами и Верховным Советом. Как вы думаете, что теперь будет?
— Не знаю. Можно я приму душ и чуть отдохну?
— Ох, извините, на вас лица нет. Конечно! Мы с Женькой с утра стирали, там все завешано, сохнет. Сейчас уберу.
— Не надо, позже. Где Женя?
— Помогала, училась управлять стиральной машиной, набегалась, наскакалась. Спит. Сейчас — ужинать. Потом, как обещала, поедем. Покажу ночной Париж.
Трудно стараться не думать о вечных сварах между людьми, насилующими твою родину. Кажется, вся история России —
' Бог не обещал людям земли безоблачного счастья. Попустил, что ею до поры владеет «князь мира сего» — сатана. До Страшного Суда.
Стол в кухне накрыт. На нём бутылка красного вина «Шамбертен», два бокала, три сорта мягкого сыра, омлет.
— Ирочка, вообще говоря, я хотел бы повести вас куда-нибудь в ресторан. Осталось достаточно денег.
— Ваших грошей не хватит ни на один парижский ресторан. Се ля ви!
— Что ж, могу я, русский нищий, поднять тост за вас и вашу дочку?
— Не обижайтесь. Давайте договоримся — вы угощаете меня кофе и мороженым где-нибудь в приличном кафе, хорошо? Вино нравится?
— Потрясающее. Даже лучше грузинских.
— А сыры?
— Ничего подобного не пробовал. Да ещё с таким нежным омлетом. Ангельская еда.
— Спасибо. Значит, чай–кофе пить здесь не будем? Поехали?
Ирина быстро составляет в раковину грязную посуду. Уходит в спальню. Возвращается в коричневом бархатном костюме, подкрашенная, заглядывает в комнату Жени.
Старый «Ситроен» мчит нас по ярко освещённым улицам, бульварам, мимо подсвеченных зданий фантастической красоты.
— Это Гранд Опера, — поясняет Ирина. — Пале Рояль… Хотите выйти, погулять под его арками?
— Я хочу кофе!
— Тут поблизости кафе «Ротонда», правда, дорогое.
— Ирочка, пожалуйста, курс на «Ротонду»!
— Почему вы так обрадовались? Обычное знаменитое кафе. Таких в Париже полно.
— Чем знаменитое, знаете?
— Все знают. Там, в «Ротонде», собирались когда-то известные художники, писатели. Наверняка бывал и Хемингуэй. Он всюду бывал. Когда ездила на гастроли в Мадрид, видела на дверях одного бара объявление: «Здесь никогда не был и не пьянствовал Хемингуэй». Оригинально?
— Вполне.
Подъезжаем к расположенному в нижнем этаже углового старинного дома стеклянному, полукруглому кафе с полукруглым красным козырьком наверху, на котором стоят большие буквы «LA ROTONDA».
Внутри уютно, тепло. Полно публики. Мест нет.
Отыскиваем снаружи, под козырьком, свободный столик, усаживаемся на белые плетёные стулья. Подскакивает официант и через две минуты доставляет на вытянутой руке поднос с ореховым мороженным, украшенным шоколадной крошкой и ананасовыми ломтиками, двумя рюмками ликёра.
— Ирочка, признаюсь вам, я очень люблю одного человека. Он погиб в год моего рождения. Многим обязан ему. Я был знаком с его мамой, надолго пережившей своего гениального сына Владимира Маяковского. Он не раз заходил в это самое кафе, возможно, вместе с Татьяной Яковлевой — русской красавицей из семьи эмигрантов. О ней, о себе, о Париже, о последней надежде на счастье он написал очень грустные стихи. Обычно я не хожу по чужим следам, но в данном случае… Честно говоря, горло перехватывает. Прочесть?