Про все
Шрифт:
Мой дедушка и Джо Роун встретили Хьюза, когда тот стоял по щиколотки в грязи рядом с рельсами. В Янгиюле поезда не останавливались, разве что сбрасывали скорость. Так что тем, кто хотел выйти, предлагалось прыгать с подножки. Поначалу Хьюза так разъярил этот сюрприз, привычный советским гражданам, что он отказался принять участие в рождественской вечеринке, которую планировали американцы. Но к Рождеству оттаял и отобедал тыквенным пирогом и другими традиционными блюдами, которые смогли приготовить жены аграриев из местных продуктов. А проснувшись, нашел традиционный для американцев рождественский чулок с халвой, орехами, кэшью и фисташками.
Условия жизни
Эти привилегии, гарантированные иностранцам и партийной элите, противоречили идее равенства, приверженцами которой были мои бабушка и дедушка. После того как в 1936 году они получили советское гражданство, привилегий стало меньше, но кое-что все же осталось. Рядовые советские граждане, к примеру, не могли провести отпуск на лучших курортах Крыма.
Я не знаю, не могу знать, как мой дедушка объяснял эти противоречия. Я не знаю, как изменились бы его взгляды, если бы он пережил эпоху Сталина.
Но я точно знаю, что моей бабушке, которая до конца своих дней оставалась убежденной коммунисткой, всякий раз становилось не по себе, когда она получала какие-то привилегии, которыми вовсю пользовалась советская элита. Когда мне было четыре года, подруга моей матери Светлана Аллилуева предложила нам пожить на ее даче в Жуковке. Светлана и моя мать подружились еще в шестидесятых годах (из-за этой дружбы у мамы возникли серьезные проблемы после того, как в 1966 году Светлана осталась на Западе). Мама хотела, чтобы я и бабушка провели на даче несколько летних недель, но бабушке сразу не понравился роскошный дом, бдительно охраняемый кагэбэшниками. Она сказала матери, что хочет вернуться в Москву, и я уверена: причина тому - ее недовольство как привилегиями, так и полицейским контролем.
Работая в тридцатые годы на хлопковых колхозных полях, моя бабушка понятия не имела, что помогает строить общество, в котором партийные бонзы, как ненавистные ей бароны-разбойники*, будут обеспечивать роскошную жизнь своим потомкам.
УЗБЕКСКАЯ РОДИНА
В Янгиюле американцы стремились вывести новый сорт хлопка, который мог вызревать в относительно короткое узбекское лето. Около трех лет они скрещивали узбекские и американские семена, которые привезли на "Германии". Эксперимент завершился успешно. В 1935 году на колхозных полях Узбекистана выращивали новый сорт хлопка, которому для вызревания требовалось на 25% меньше времени, чем на американском Юге.
В 1934 году истек срок первого, трехлетнего контракта. Все участники группы подписали новый контракт, еще на три года, с увеличением заработной платы: многие посылали деньги родственникам в Америку (это предусматривалось условиями контракта). И хотя советские официальные лица уже тогда уговаривали американцев поменять гражданство, соглашались на это немногие.
Установление советско-американских дипломатических отношений после избрания Рузвельта президентом США укрепило юридический статус американцев-контрактников. Они все съездили в новое посольство США в Москве, чтобы подтвердить свое американское гражданство.
Проблемы возникли только у Роуна, когда дипломат низкого ранга не поверил, что в Вирджинии есть город Кремль.
В том же 1934 году многих американцев, работавших на сельскохозяйственной станции в Янгиюле, отправили в другие места. Роун, который разбирался в консервировании, поскольку одно время у его отца был небольшой консервный завод, уехал на Кавказ помогать грузинам налаживать производство на заводе по переработке помидоров. Джордж Тайнз по-прежнему занимался птицеводством. Джон Саттон участвовал в налаживании производства канатов. К тому времени Саттон и Тайнз женились на русских женщинах.
Моего деда направили в Ташкентский институт мелиорации и механизации, где он и преподавал до самой смерти. Моя бабушка, уже беременная, с радостью переехала в город, прежде всего потому, что там она могла рассчитывать на более качественную медицинскую помощь.
19 июля 1934 года моя мать, Лия, родилась в Ташкенте. Это событие стало поворотным в истории моей семьи. Не будь у них ребенка, мои бабушка и дедушка в 1937 году вернулись бы в Соединенные Штаты. Несмотря на ненависть к процветающему дома расизму, они считали себя американцами, даже бабушка, которая жила в Штатах всего одиннадцать лет. Нельзя забывать о том, что и в Советском Союзе, где она прожила пятьдесят лет, из всех языков, которыми владела бабушка, предпочтение она отдавала английскому.
Бабушка и дедушка решили стать советскими гражданами, потому что не хотели воспитывать в Америке ребенка смешанной крови. В Советском Союзе, несмотря на негативное отношение русских к национальным меньшинствам, несмотря на негативное отношение тех же самых меньшинств к другим национальностям (и русским тоже), по крайней мере дискриминация не была возведена в ранг закона. А бабушка и дедушка уже испытали на себе враждебное отношение американцев (и черных, и белых) к смешанным парам. Но в то время они не могли предположить, что мою мать будут дискриминировать не за цвет кожи, а за то, что она - дочь иностранцев. В 1935 году сталинский террор еще не набрал силы, а бабушка и дедушка не могли предвидеть той подозрительности и паранойи, с которыми вскоре пришлось столкнуться иностранцам.
Поскольку дедушка умер, когда матери было только шесть лет, о нем и семейной жизни у нее остались отрывочные воспоминания. Они жили в четырехэтажном здании, которое называлось "Дом иностранных специалистов". Но основной контингент жильцов составляли не иностранцы, а высокопоставленные партийные функционеры. По советским стандартам квартиры были роскошными, хоть и без горячей воды. Тогда отдельные кухня и ванная с холодной водой считались роскошью.
Сколько мама себя помнит, в квартире жила украинка, тетя Надя. Мои дедушка и бабушка по-русски говорили плохо, поэтому они пригласили тетю Надю жить с ними, чтобы их дочь с самого раннего детства училась говорить по-русски. Тетя Надя, конечно же, говорила по-русски с украинским акцентом, но все равно лучше, чем мой дед с его миссисипским. И моей бабушке после идиш, польского и английского русский давался с трудом. Друг с другом они говорили по-английски, так что этот язык мама слышала с колыбели. В отличие от меня, ей не пришлось учить английский, однако говорит она на нем очень хорошо.