Про все
Шрифт:
Если говорить о Бяликах, то тут я не могла прикоснуться к земле, на которой они выросли, как я сделала в округе Язу. Еврейский мир, в котором Берта жила в Варшаве, сгинул в пламени Холокоста. Но мои родственники по линии Бяликов смогли показать мне бесценную реликвию нашего семейного прошлого: фотографию 1907 года, на которой изображены Исаак, Бесси (американизированная версия ее истинного имени Песа), Берта (в Польше ее звали Бесси), Джек (в действительности - Яков), Сидни (Соломон) и Марк (Мойша). Мой прадед Бялик одет в строгий костюм и накрахмаленную рубашку, сильно напоминающие парадную одежду моего второго прадеда, Голдена, запечатленного на другой семейной фотографии. На хлопковых полях Миссисипи и в еврейском квартале Варшавы люди надевали лучшие наряды, готовясь запечатлеть себя для истории.
Семейный портрет Бяликов ясно показывает, что это образованные люди, которым не чужда как культура страны, в которой
Когда бабушка сказала мне, что ее отец был раввином (один из немногих фактов о своей семье, которым она со мной поделилась), я сразу представила себе фигуру с полотен Шагала или персонаж из книг Шолома Алейхема. Советское образование не содержало сведений о другом типе раввина, поэтому фотография стала для меня откровением. Вот тут я поняла, что многие европейские евреи начала века, как и Бялики, ассимилировались с культурой страны, в которой проживали, одновременно сохранив в неприкосновенности религию, обряды, традиции. В дореволюционной России такие евреи встречались крайне редко. В России ассимиляция шла двумя путями: переходом в русскую православную церковь или в политический радикализм. Ассимилировавшиеся евреи, сохранившие религию, не играли в обществе заметной роли.
Вновь приобретенные знания о еврейской истории (хотя в них и остались зияющие пробелы) помогли мне найти ответ на мучившую меня загадку, вызванную не только недостатками советского образования, но и упорным нежеланием бабушки поделиться сведениями о своей семье: каким образом она оказалась среди политических радикалов? Мне-то казалось, что такой радикализм должен был привести к разрыву с семьей задолго до того, как она влюбилась. Теперь-то я понимаю, что такие раввины, как мой прадедушка, не только не отрезали себя от современной им общественной жизни как в Европе, так и в Америке, но и активно в ней участвовали.
Поскольку моя бабушка была атеисткой, полагаю, ее еврейство в культурном плане для нее ничего не значило. И поэтому я очень удивилась, узнав у американских Бяликов, что Берта говорила, читала и писала на идиш. А в колыбельной, которую пела мне бабушка (я-то думала, что слова были немецкими), многие американские евреи узнавали песню, которую пели им бабушки, уложив их в кровать.
Бабушка и дедушка встретились в 1927 году. Пока Оливер изучал теорию марксизма в московском университете, Берта адаптировалась в новом мире. Польшу она покинула школьницей. В Нью-Йорке быстро нашла работу вышивальщицы на фабрике, чтобы поддерживать семью. Как и многие другие иммигранты, она постоянно читала "Джуиш дейли форвард", самую популярную и влиятельную из издававшихся на идиш газету. Предпочтение "Форварду" указывает на то, что Берта не поддерживала коммунистических идей, во всяком случае, в первые годы пребывания в Соединенных Штатах, поскольку убежденные коммунисты называли социал-демократический "Форвард" рупором дьявола. Подруга моей бабушки рассказывала, как им нравился раздел "Форварда", в котором эмигранты просили советов, которые помогли бы им лучше приспособиться к американской жизни. Листая в Нью-Йоркской публичной библиотеке книгу, в которой были собраны переводы наиболее интересных материалов из этого раздела, я отметила, сколь часто эмигранты-родители жаловались на то, что их дети встречаются и даже подумывают о брачных союзах с неевреями. Корреспонденты "Форварда" обычно сочувствовали родителям, но предупреждали, что нельзя полностью отрезать от себя молодого человека или девушку, решившего сделать по-своему (этот совет семья моей бабушки проигнорировала). Разумеется, корреспонденты "Форварда" имели в виду исключительно белых неевреев. Никто и представить себе не мог, что у еврейки возникнет желание выйти замуж за черного.
Но в первые годы своего пребывания в Америке Берта и не думала о замужестве. Она зарабатывала на жизнь, учила английский и организовывала в профсоюз работниц фабрики. Берта вступила в профсоюз, контролируемый коммунистами, вместе со своим любимым братом, Джеком. При пятилетней разнице в возрасте Берта и Джек разделяли идеи социальной справедливости и отвергали ценности ортодоксального еврейского воспитания (их полный отказ от иудаизма привел к разрыву не только с родителями, но и с братьями и сестрами). Хотя Джек и привел сестру в партию, сам он в середине двадцатых стал отходить от активной
Работая на пошивочной фабрике (Джек мастерил записные книжки), Берта, естественно, входила в Интернациональный профсоюз женщин-работниц фабрик верхней одежды. Жестокая борьба между левой и правой фракциями профсоюза в двадцатые годы подогревала политическую активность моей бабушки. Она отчетливо помнила перипетии профсоюзной борьбы в Нью-Йорке и рассказывала мне истории о том, как она вставала на заре, чтобы принять участие в пикетировании, о том, как иной раз попадала в тюрьму. Рассказывала с тем энтузиазмом, с каким другие женщины говорят о танцах и романах. Разумеется, для Берты тюрьма стала самым романтическим местом в ее жизни, поскольку именно там она нашла свою любовь.
В 1924 году, когда Берта познакомилась с Перл Стайнхардт, она уже была убежденной коммунисткой, хотя и не членом партии. Перл оказалась единственной близкой подругой бабушки, с которой мне довелось встретиться в Соединенных Штатах. Она сыграла особую роль в жизни бабушки, потому что только Перл и ее покойный муж, Миша (двоюродный брат бабушки), были единственными белыми некоммунистами, которые продолжали регулярно видеться с Бертой после того, как она сошлась с Оливером Голденом. После отъезда бабушки в Советский Союз Перл продолжала переписываться с ней. В середине шестидесятых Перл и Миша приезжали в Москву, чтобы повидаться с бабушкой. Моя мама и я всегда знали о существовании Перл, потому что бабушка с гордостью говорила нам, что среди наших родственников есть мировая знаменитость. Сын Перл, мой кузен, Арнольд Стайнхардт, скрипач, играл в квартете Гварнери.
Воспоминания Перл позволили заполнить многие пробелы, создать цельный образ моей бабушки в ее далекой молодости. После бесед с Перл я поняла, что корни политической активности Берты следует искать в детских впечатлениях еврейской девочки, выросшей в Варшаве. Перл объяснила мне, что от антисемитизма страдали в Польше и ассимилировавшиеся евреи.
"У меня и твоей бабушки общего очень мало. Разве что несправедливость, антисемитизм и дис-криминация, с которыми мы сталкивались в Польше. Ты и представить себе не можешь, как нам там было плохо. И вполне естественно, что евреи отправлялись в Америку в поисках лучшей жизни. Вот почему так много евреев не только среди коммунистов, но и среди социалистов и других реформаторов. Евреи ассоциировали себя с этими идеями, и в то время многим казалось, что коммунизм ведет в светлое будущее. Он обещал равные права для всех и улучшение условий жизни для рабочих. Равные права! Представь себе, что это означало для людей, которые по вечерам боялись выходить на улицу только потому, что они - евреи. Это роднило еврейских эмигрантов с черными, которые познали тот же страх в Америке. Сегодня в Америке многие забыли про этот страх, который объединял евреев и черных. Берта, думаю, была бы в шоке.
Я не была коммунисткой в двадцатых. Не потому, что не одобряла их идей. Откровенно говоря, я была большей эгоисткой, чем твоя бабушка. Я хотела поразвлечься, я была молода, у меня не было желания тратить все свободное время на демонстрации и пикеты. Твоя бабушка всегда за что-то боролась. Какие там развлечения! Для борцов за справедливость работа находилась всегда. Она была очень, очень серьезной девушкой".
Определение "серьезная" прилепилось к моей бабушке на всю жизнь. В детстве я не видела ее без книги или журнала в руках. От чтения она отвлекалась, лишь когда готовила или ложилась спать. И все-таки в молодости у Берты находилось время для развлечений. Она и Перл познакомились на вечеринке. Америка освободила их (еврейские матери горько жаловались на то в письмах в "Форвард") из замкнутого семейного и общинного круга, в котором полагалось пребывать благовоспитанным еврейским девушкам в Польше. Берта одевалась и стриглась, как и полагалось эмансипированной молодой женщине того времени: завитые волосы, короткая юбка (короткая по тогдашним стандартам), туфельки. И хотя несколько молодых людей ухаживали за Бертой ("Разумеется, у нее были кавалеры", ответила Перл, возмущенная моим вопросом), до встречи с Оливером она не задумывалась о замужестве.