Проба на излом
Шрифт:
В общем, душещипательное кино. Можно даже сказать – душешептательное, потому как парочки на него валом валили. Сидят такие – рядом, спереди или сзади, шепчут и чмокаются. Он ей: «Нася, Нася», а она хихикает и в ответ: «Не надо, Ваня, не надо…» Нет, не в порядке осуждения, не ханжа, но лизаться в кино – чересчур. Хотя разок краешком глаза – он ее неумело в подбородок целует, а она глаза скосила на Олега Видова – лихо тот шпагой махает. И чему удивляться, если девчонки подобное допускают – они на месте недалеких парней Видова представляют!
– Ты чего? – зло шепчет.
– Ничего, – отвечаю.
– Кино смотри, – говорит.
– Смотрю, – отвечаю. – Очень смешное кино.
Юмор он, конечно, не понял. Куда с ФЗУ! Пока так с ним общались, его подружка платочком подбородок утерла и взглянула – кто с ее хахалем препирается. Заинтересованно. Вот ведь – каждый свое видит, никуда не деться! Хотя, честно говоря, девчонка симпатичная. Накостыляй после кино этому грубияну, она бы и со мной с удовольствием прошлась. Но все это никчемные фантазии.
Тут с заднего ряда между нами возникают два кулачища, грозятся, мол, хватит болтать. Оглядываюсь и вижу двоих из ларца, одинаковых с лица. Один шепчет:
– Не обижает?
Второй:
– Все равно вместо Видова здесь Миронов должен быть…
Только Дятлов одно видит. Поэтому обезумеваю, когда он предлагает роль в спектакле. Он за столом сидит, папки перебирает и не смотрит, как рот разеваю, слова благодарности сказать, а ничего не выходит.
– Такое вот решение, – говорит. – Свыше, – и пальцем в потолок, так что не перепутать, откуда исходит доверие к печальной личности дитя патронажа. – Приглашен сам Борис Мигдалович Шварцшильд… Гений режиссуры народных театров. Так что…
– Постараюсь оправдать, товарищ майор, – шепчу. И пытаюсь сообразить – на какую роль пророчат – палача или министра-администратора? Про Принцессу или Принца дышать не смею. Куда там! Тут талантов и так полно.
– Почему на спрашиваешь? – Отрывается он, наконец, от папочек, к окну подходит, на подоконник присаживается в любимую позу, папироску мнет.
– А… а о чем спрашивать, товарищ майор?
– Хм. Ну, хотя бы о роли, которую тебе доверил Спецкомитет.
Насквозь видит. Рентген.
Перебираю.
– Первой фрейлины? – выражаю предел мечтаний, хотя надеюсь не более чем на вороватую служанку, которая появляется в третьем акте и постоянно ябедничает на Принцессу, набиваясь ей в подружки.
– Бери выше, – предлагает.
Беру выше:
– Лесника.
Тот еще персонаж – алкоголик, живет в грязной сторожке и мечтает убить медведя.
– Чепуха, – морщится Дятлов, – не стоит и огород городить. У меня другой на эту роль приготовлен.
Перебираю дальше.
Роль смотрителя дворцовых люстр и свечей? По габаритам не подойду, он из тех, про кого говорят «69» – что вдоль, что поперек.
Веселые близнецы-кровельщики? Сидят на верхотуре и
Начальник стражи врат дворца? Мимо него и мышь без пропуска не прошмыгнет.
Строгий учитель, вбивающий знания в Принца и Принцессу исключительно розгами? И задающий упражнение – где ставить запятую в фразе «Казнить нельзя помиловать».
– Это я на себя возьму, – усмехается Дятлов. – Бери выше.
Стою, глазами хлопаю. «Неужели?» – мелькает заветная мечта, слишком смелая, чтобы осуществиться.
– Именно, – подтверждает Дятлов. – А кто еще сыграет Принцессу и Принца одновременно?
– Спасибо, – шепчу, в зобу дыханье сперло.
Но тут товарищ майор все мои поползновения пресекает и выражается в том смысле, что это не награда, а ответственное поручение, можно даже сказать – задание в боевых условиях или условиях, приближенных к боевым. Мол, тяжело в учении, легко в бою. Пуля – дура, штык – молодец.
Слушаю науку побеждать, а в толк не возьму – о каком задании речь? Неужели решили извлечь из коробки, в которой то ли есть, то ли нет, и в обойму? Аж дрожь по телу. Лихорадочно припоминаю как обойму в пистолет Макарова вставлять и как целиться.
Стою за театральным занавесом и смотрю сквозь крохотную щелку в зал. Сердце колотится, крепче руку к груди, иначе выскочит, вырвется. Только не посрамить высокого звания народного театра имени И.А.Ляпина, только не посрамить… Поэтому представляю будто зрительный зал здесь, на сцене, а спектакль – там, в зале, который заполняется все новыми и новыми актерами.
Они все здесь.
Руководители Спецкомитета в парадных по такому случаю мундирах с золотыми погонами и планками наград. Их жены в театральных платьях, словно на дворе не шестидесятые, а самые ни на есть сороковые-пятидесятые, как показывают в кинофильмах, – бархатных, тяжелых, в складках.
Дети в таких же праздничных и тяжеловесных одежках – бархатных костюмчиках и платьицах, прилизанные волосенки, мороженое и леденцы в руках.
А еще – офицерский состав, оперативный состав, все различие между которыми – одни в форме, а другие – в штатском, жены и подруги не столь тяжеловесны, а некоторые так и вовсе – воздушны. Словно путешествуешь на машине времени – из давних сороковых, в глухие пятидесятые, а затем – в свингующие шестидесятые.
Театральное действо в зале захватывает не только меня. Рядом пыхтение фрейлин, егерей, слуг, тоже охочих до подглядывания. Принца и принцессу в одном лице и теле тычут острыми локтями, бесцеремонно толкают. Ну, погодите! В приговоре «Казнить нельзя помиловать» могу поставить немилосердную запятую.
– Смотрите, смотрите, – чей-то сдавленный шепот, – даже Гидромедведь здесь! Сам пожаловал!
– А то как же, – отвечают не менее сдавленно и горячо. – Известный театрал!
– Опять же про медведя спектакль, – хихикают.