Проба на излом

Савеличев Михаил Валерьевич

– И тебе нужен мой воспытуемый?

– Назовем так.

– И что ты будешь делать?

– Ты действительно хочешь знать?

– Напугаете?

– Проведем профилактическую беседу, – поправил Кондратий. – Попытаемся наставить на путь истинный. В конце концов, писать про изобретение трактора на атомном ходу тоже очень интересно.

– Вот только читать – мучение.

– А это как написать, – хладнокровно сказал Кондратий. – Талантливо или бесталантливо.

– Думаешь, согласятся?

Он пожал плечами.

– Всегда есть альтернатива. Писать в стол.

Ждать десятка два лет, пока пройдет срок давности, и тогда выйти в тираж.

– Все-то у вас просто, у кромечников.

Кондратий поморщился.

– То ли в Спецкомитете – сплошное благорастворение воздухов. Как, кстати, поживает Страна ЛЭПия? Воюете?

– Не мы начали, – говорю. – У нас – атомная энергетика, у них – гидроэнергетика. И вместе нам не сойтись.

– Да, наслышаны, – усмехнулся Кондратий. – Гидромедведь так просто свое царство не отдаст. Закон – тайга, медведь в ней царь. Да и в фаворе они, вон какими темпами развиваются. Один только Ангарский каскад чего стоит. И Братское море.

– Звучит как братская могила, – разговор перестаёт быть томным, но чувствую – Кондратий приехал в том числе и за этим. Прозондировать почву. Войти в курс. Измерить напряжение. Напряжение? Изволь. – Им волю дай, они на дно всю Сибирь опустят, как Атлантиду. Слыхал о Матёре?

– Это откуда старики отказались уезжать? Островок какой-то?

– Вот-вот. Деревенька на острове. Погост. Дерево еще какое-то вековечное у них росло.

Хват достал очередную папиросу, размял курку:

– Только не говори мне, что они эту Матёру на дно вместе с жителями пустили…

– Темная история, – тоже берусь за папиросу. – Никто толком не разбирался. Но пугалку из нее сделали – будь здоров. Чтоб никому неповадно.

– Атомная энергетика – тоже не подарок, – сказал Кондратий. – Станция рванет, мало не покажется.

– Типун тебе на язык, – искренне. – Не допустим. Не позволим.

– Гидроэнергия, атомная энергия – прошлый век, – морщится Кондратий. – Вот генераторы Козырева – это будущее. Я пробиваю начальство перейти на них.

Извлекает из бездонного портфеля совсем неожиданные вещи – весы, гироскоп, набор гирек и поглотитель вибраций. Уравновешивает раскрученный волчок, подключает виброгаситель. Идеальное равновесие. Дальше следует серия чудес – растворяем сахар в чае – равновесие нарушается, добавляем лимон – равновесие нарушается.

За такие фокусы не грех и выпить.

Кондратий налил водки, хрустнул огурцом и сообщил, словно невпопад:

– Мир в смешанном состоянии, понимаешь? Будто некто должен сделать решающий выбор, но не хочет или не может… Вот и существуем, словно кот в ящике, то ли мертвы, то ли дохлы… Они мне нужны для формирования позитивного образа будущего. И, что важнее, – диагностики. Чтоб у вас станции не рвались, а Матёры на дно не уходили.

От его манеры неожиданно перескакивать с темы на тему в разговоре отвык, поэтому несколько секунд соображаю – к чему он?

– Братья? – И вспоминаю: в училище нас с Кондратием принимали за братьев. Кастор и Поллукс, тоже мне.

– Ага. Они, может, и не великие писатели, но у них есть то, что

нам крайне необходимо. Понимаешь?

– Воображение? – предполагаю.

– Печень, – серьезно сказал Хват. – Нам нужна их печенка, которой они ощущают общественный запрос. И если после книг о счастливом коммунистическом будущем они вдруг сочиняют махровую лемовщину-кафкианство, для нас это сигнал. Тревожный звонок. В обществе происходит нечто нехорошее, нужны неотложные меры. Заворачивать гайки. Или спускать пары.

– Птички в клетке, – Кондратий посмотрел вопросительно. Поясняю: – Шахтеры использовали птиц для определения скопления метана. Который мог рвануть и уничтожить всю шахту. А птицы его хорошо чувствуют.

– Птички в клетке, – повторил Хват, хмыкнул, хрустнул огурцом.

Пули будущего

– И сколько мы должны будем все это скрывать?

– Не понимаю, – Кондратий закурил. – О чем ты?

Смотрел в окно на кольцо Мира, по которому движется переполненный автобус.

– Вот это. Наши литерные города. Группу советских войск на Хоккайдо. Полет на Марс. Или про Марс уже знают?

Кондратий хмыкнул, стряхнул пепел в блюдце.

– Для этого все и делалось. Чтобы до поры до времени никто ничего не знал. И не догадывался. И даже в сборнике Фантастика-1967 не прочитал. Корабль с непроницаемыми переборками. Помнишь?

Как не помнить. Эту байку даже Иванне рассказывал.

– Ты ведь понимаешь – иначе не получится. Модельные расчеты…

– К черту расчеты! – Хлопаю ладонью по столу. – Люди – вот в чем вопрос. Выдержат они такую нагрузку? Все эти годы нехватки, нищеты, когда капиталистические страны будут обходить нас по производству жратвы, тряпок, приемников, телевизоров? Ведь они когда-то спросят – а чего ради?! Ради чего Советская власть, если я, рабочий бригады коммунистического труда, живу в десятки раз хуже рабочего, из которого пьет соки его капиталистический хозяйчик? А ведь они спросят. Обязательно. И что мы им ответим? Предъявим? ОГАС? Полет на Марс?

– Должны выдержать. К восьмидесятому году будем жить при коммунизме, не забыл?

– Да-да, слышал. Только…

– Эксперименты Мао нам не по плечу. Большие прыжки и культурные революции – вот цена отказа от базовой модели построения коммунизма. Но Китай склонен к опасным социальным экспериментам. Не удивлюсь, если через десяток лет они выберут другую крайность – какой-нибудь капитализм с национальной спецификой и под руководством коммунистов. Лучше держаться от них подальше и подольше.

– А если не успеем? Двенадцать – пятнадцать лет – всего ничего. Что тогда?

– Успеем, – сказал Кондратий. – Обязательно успеем. К тому же… Чем черт не шутит? Этих ваших детей не стоит сбрасывать со счетов. Смогли поставить себе на службу атомную энергию, построить Братскую ГЭС. Так неужто с детьми не справимся?

– Иногда мне снится кошмар, что нет, – говорю. – И они не дети, далеко не дети. Они – пули. Пули будущего.

– Как ты сказал? – переспросил Хват.

– Пули, отлитые будущим, чтобы воевать с настоящим.