Пробелы в географии. Серия рассказов
Шрифт:
Сам старик собирал деньги уже по-привычке и даже возмущался, когда кто-то не хотел платить, призывая в свидетели совершающейся несправедливости других жителей деревни.
Старик уже давно считался хранителем масленичного столба, и в глазах любого односельчанина только старику Н.Е. Которому можно было собирать деньги и использовать их для собственных нужд.
Нужды у Председателя делались вначале всё более, но постепенно, с годами – всё менее разнообразными, а с десятилетиями совсем свелись буквально
Рядом с хранителем масленичного столба всегда отирался какой-нибудь непонятной масти и цвета пёс.
Старик был неизменен, псы менялись постоянно.
Псы были одного и того же общего вида и непонятной принадлежности, как и сам старик, забор, коробочка с надписью «деньги», её цвет и всё, что было вокруг столба.
Потому все были уверены, что пёс, как и старик всегда был один и тот же.
Иногда какой-нибудь маленький кантошонок дразнил пса, бросая в него огрызком кислой ранетки, либо просто куском навоза.
Особо дерзкие даже бросали кусок навоза в будку или в забор, а в исключительных случаях попадались такие безбашенные кантошата, которые могли бросить камень в стену стариковой каморки.
Возле забора и будки за эти десятилетия появилась каморка.
Но всегда кантошонка отлавливали и наказывали сами родители, потому что старик – хранитель масленичного столба – это традиция, а традиции надо соблюдать и чтить!
По крайней мере, те дворы, которые стояли вокруг масленичной площади могли точно утверждать, что ни один выросший у них кантошонок, даже самый малюсенький, не прошёл мимо бросания в пса или в старика куском навоза.
Каждый в детстве получал за это ремня от отца – сурового кантошенца или прута от матери – добротной добропорядочной кантошенки.
Вырастая и взрослея, все вспоминали такие случаи, посмеиваясь и грустя.
Ведь это тоже была традиция, посмеиваться и грустить над тем, как в детстве отец или мать надрали тебя за общее дело – бросание в масленичные будку пса или коморку старика куском навоза и всем тем, что попадалось под руку маленьким кантошатам, возящимся в уличной пыли и грязи…
***
Шло время.
Рождались и умирали те, кто влазил на масленичный столб и кто когда-то на него не смог залезть.
Но старик будто сам стал частью этого столба.
Он ни с кем не разговаривал и даже казался немного нечеловеком.
Потому что назвать его мертвым было нельзя, он все-таки жил в своей занюханой малюсенькой каморочке.
Но он ни с кем не общался, а просто выдвигал вперёд ящик очередному претенденту на столб, и если у кого-то не было мзды, то закрывал рукой калитку.
И любой здоровый, сильный, но не имеющий средств молодой кантошенец, опуская плечи, подчинялся,
***
И вот однажды в Кантошено уже не осталось в живых никого из тех, проснувшихся ранним утром и узнавших, что на масленичный столб никто из жителей села сапог не вешал.
Остался только столб и старик, остальные просто по-привычке жили, лазали на столб, вносили ритуальную мзду на будущее счастье и были уверены, что так было с самых древних времён.
Старик молчал и совершенно не пытался что-то вспоминать.
Он просто жил возле столба.
Так прошло и время, и жизнь целого поколения кантошенских людей, а старик уже не был человеком – то ли жил, то ли нет, и никем не интересовался, кроме желающих залезть на столб…
***
Но вот, по прошествии многих лет, ранним утром, когда «кукаре» уже прозвучало, но закончить не смог ни один петух, потому что задремал, так вот, ранним весенним утром все жители Кантошено проснулись одновременно, пронзенные одной и той же мыслью – в Катманду никто не знает о счастье!
Точно так же, как их праотцы, они молча поднялись из своих постелей, взяли на руки и подмышки детей, вышли из домов, собрались на краю села, остановившись в зимне-весеннем полумраке ещё не начавшегося утра.
Они стояли, и никто не знал, что делать и куда идти дальше.
Старик – хранитель масленичного столба – тот самый молодой человек, которому очень нравилось слово «бизнес» – тоже был здесь.
Впервые за многие годы ему приснился какой-то сон, и проснулся он, как и другие жители села, от той же мысли.
В Катманду никто не знает о счастьи!
Именно этот, когда-то молодой, кантошенец, Председатель сельсовета, сторож и охранник, хранитель культурного достояния, некогда считавшийся немного городским, очень культурным и даже цивилизованным человеком, именно этот старик был сегодня самым старым жителем Кантошено.
– Послушайте, я вспомнил! – сказал старик, и все головы повернулись в его сторону.
– Друзья, я прожил долгую жизнь! – все переглянулись, к чему это вдруг хранитель масленичного столба говорит в прошедшем времени.
Лиц видно не было, только марево поднимающихся дыханий вокруг каждой головы, словно ранним утром над рекой плывёт испарина, похожая на вуаль, но сырая и неприятная, если опустить в неё руку.
В эту испарину было опущено каждое лицо.
– Друзья, сегодня я должен сказать вам важную вещь!
– За все эти годы, я так и не узнал, кто же вешает сапоги на масленичный столб…
Кантошенцы зашумели, ведь оказалось, что этого не знает никто.
– Как? Как! Кто же вещает? Я– то думал… – сказал практически каждый про себя, но вслух проговорили только несколько самых истеричных кантошенских тёток.