Пробелы в географии. Серия рассказов
Шрифт:
– Нет, нет, нет! – продолжил самый старый кантошенец. – Я не об этом хотел сказать.
– Я прожил долгую жизнь, но так и не узнал ответа на главный и простой вопрос…
– Я так и не понял, почему в Катманду никто не знает о счастье?!
Бросив в толпу этот вопрос, старик повернулся спиной к утренним сумеркам и, обходя весенние склизские и ломкие лужи, запередвигался домой.
Как-то незаметно и по-привычке ковылял он к своей каморке, где лёг и задремал.
Пошумев, жители начали расходиться.
Матери
Кто-то даже пробубнил: «Что такое Катманду?»
А трое парней, которые только в этом году благополучно слазали на столб за своими «сапогами счастья», посмотрели на одного идущего в сторонке неудачника, который уже много лет не мог никак добраться до макушки столба.
И один из них громко произнес: «Вон, катмандинец, который не знает о счастье».
А тот неудавшийся столболаз постарался быстрее уйти к себе на свой двор, уверенный, что в следующем году он не будет катмандинцем и точно достанет с макушки масленичного столба свои «сапоги счастья»…
***
Старик так никогда и не узнал, что ответ, простой и понятный, был у каждого жителя Кантошено на ногах.
Ведь за все эти годы ни один катмандинец не то чтобы не лазал на масленичный столб, но даже не покупал сапоги у кантошенцев.
А если нет сапог, значит, нет и счастья.
По крайней мере, нет кантошенского счастья.
Закапывай
О мёртвых, либо хорошо, либо только правду – так гласит один латинизм. Но в народе он стал известен в своей усечённо-лицемерной форме «о покойнике либо хорошо, либо – никак».
Говорить только правду всегда чревато недоразумениями, двусмысленностью, а то и серьёзными неприятностями.
Тем более, дело неблагодарное, потому как безответное – говорить только правду о покойнике.
Да и понятно, что правда – она такая вещь, сугубо индивидуальная.
Так вот и живёт человечество – с правдой, но по умолчанию.
Вот тут недавно один пытался озвучить свою правду в массы. Московский сумасшедший, он предлагал обязать всех российских губернаторов проплатить по одной книжке в серии ЖЗЛ. Каждая такая книжка должна была рассказывать о местной литературной жизни за последние сто лет. Восемьдесят пять субъектов – восемьдесят пять книг серии.
– Это даже серия в серии, это же гениально! – кричал на каждом углу этот несчастный.
Безумный автор идеи считал, что его проект даст в результате цельную литературную историю для всей страны. Он настолько был уверен в гениальности своей идеи, что, разумеется, никто не стал воспринимать эту идею всерьёз.
А
Маленькие страсти, которые побулькивают в повседневности этих незамысловатых людей порой не менее, а то и более, замечательны и важны для столичных больших страстей, чем, собственно, сами эти столичные страсти.
Оставшись после распада Советской империи разбросанными по необъятным просторам страны, эти региональные литературные лужицы и прудики стали развиваться кто куда. Они похожи на бывшие советские республики, обладающие своим местным колоритом, но пока ещё объединённые общей советской памятью.
Реализм на местах настолько критический, что нуждается в немедленной фиксации, иначе потомкам останется только сочинять очередной миф.
И вот ещё один правдивый такой вопрос – почему жизнь провинциальных литераторов так смешна и трагична? Почему на периферии второстепенные, третьестепенный и просто степенные литераторы проживают такую острую, замечательную и вечную трагикомедию существования?
Вот вопрос вопросов!
***
Может по наличию таких тривиальных мыслей в головах, а может и просто так, но на похоронах Кривцова все имели постные лица и скучающий вид.
Начальник Главного Писательского Управления Кривцов отдал богу душу неожиданно резко.
Честно говоря, неожиданность была всё же ожидаема, но ожидаема там, где-то глубоко в мозговой подкорке, на уровне животного инстинкта.
Престарелый истеричный король всё равно должен был умереть. Это было неизбежно, ведь таков ход вещей.
Но на всякий случай всё ГПУ всполошилось.
В конце концов, в этом переполохе был и приятный момент, который заключался в поминках, где и нальют, и накормят бесплатно. А это уже в глазах современной провинциальной писательской общественности является конкретным и необратимым доводом явиться на похоронный банкет во что бы то ни стало.
***
Вялое существование продолжалось, пародируя собой настоящую жизнь. Кривцова, как ни крути, надо было одевать, укладывать и закапывать «как положено».
Обычно «как положено» означает в ГПУ «как придётся», но здесь был особый случай, и была очень высока вероятность того, что «как придётся» трансформируется в «как попало».
Причина, как ни странно, заключалась в важности предстоящего действа.
Нет, речь, конечно, не о процессе одевания, укладки и закапывания начальника ГПУ. В этом смысле писательское сообщество давно наловчилось и делало всё автоматически.
Периферийная литературная жизнь уже много лет пребывала в ностальгической имитации позднесоветского писательского высокомерия. Впрочем, и столичная верхушка ГПУ редко выходила из этого анабиоза.