Проблема 92
Шрифт:
— А что делать?
— Разобрать все по винтикам, а пластины расколотить молотком.
— Много шуму.
— Тогда пусть работает как уловитель электроразрядов.
— Грозоотметчик еще Попов изобрел.
— Пусть предупреждает о землетрясениях.
— Для этого есть сейсмографы.
— Что же ты тогда предлагаешь? — Флеров сладко зевнул и потянулся.
— Идти добывать резину. Или, если хочешь, ищи подходящую плиту, а за резиной отправлюсь я.
— Мне все равно, — сказал Флеров. — Хоть плита, хоть резина. Я спать хочу. Завтра приду поздно. Пока не высплюсь
— И то верно. Завтра все равно толковой работы не будет. С амортизатором проваландаемся не меньше недели. Чует мое сердце.
— Клади для ровного счета десять дней. И еще столько же на проверку нулевого. Теперь это придется делать. Ничего не попишешь.
— Да, положение обязывает, — Петржак потянулся. — Работает ведь как-никак.
— Угу, — промычал Флеров. — Работает. А тем временем кто-то уже измерил пороговое значение. Представляешь, мы, определив наконец энергию нейтронов, способных вызвать деление в U-двести тридцать восемь, приходим счастливые в библиотеку писать статью, а на полке уже стоит зеленая книжка «Физрева», где в одной из статей некий доктор икс сообщает… Улавливаете, Константин Антонович?
— Почему тебе именно «Физрев» мерещится? Ни «Нейчур», ни «Контрондю», а именно «Физикл ревью»? Боишься, что опять Ферми опередит?
— А что ты думаешь? Сейчас пороговое значение в U-двести тридцать восемь на повестке дня. Кто-то это вот-вот обязательно сделает. И Ферми, видимо, скорее всех. Он уже прочно оседлал цепь.
— Ладно… Чему быть, того не миновать. Мы ведь всего лишь готовимся повторить чужой опыт. Пусть с высокой точностью и на сугубо количественном уровне, но… На сегодня необходимы сами пороговые значения, а кто их первым измерил — не столь важно…Нет, я не очень огорчусь, если нас опередят. Переживем как-нибудь.
— А я огорчусь. Не обидно, может, отстать на месяцы. Но если счет идет на часы — это очень обидно. Ведь в каждом номере журнала обязательно есть статья по делению урана. Я даже думать не хочу, что мы окажемся в отстающих. Будем держать прицел на первенство.
— Меня ты убедил, — сказал Петржак, — я согласен.
— Тогда попробуем сократить сроки. Станину надо сделать за пять дней или за четыре… А еще лучше за три! Давай-ка набросаем эскиз. Завтра чуть свет поеду на завод.
ШЕСТЬ ЩЕЛЧКОВ ЗА ОДИН ЧАС
Когда при очередной проверке на «нулевку» неожиданно раздался щелчок, большого значения ему не придали. Его могли вызвать и грохочущий по Кировскому проспекту трамвай, и ворвавшаяся в атмосферу Земли быстрая космическая частица, наконец, просто «дыхание» стен Радиевого института, где день изо дня летели в разные стороны брызги урана и тория. Всякое могло быть…
Трамвай, впрочем, отпадал. После того как установку поставили на демпфер и все микрофонные помехи были устранены, счетчик на трамвай не реагировал. Более того, он не отозвался и на включение катушки Румкорфа. Пока между электродами трепетала сиреневая искра, Флеров бросил на пол пудовую гирю, но установка с честью выдержала даже такое испытание. И вот вдруг…
Но Флеров и Петржак быстро сошлись
— Ты слышал? — спросил Флеров, хотя это было и так ясно. Костя Петржак, как только раздался щелчок, вскочил с места и кинулся к регистраторам импульсов.
— Не будем уговаривать себя, что это случайность, — сказал он, сосредоточенно разглядывая релейные контакты. — И трамвай тут ни при чем. Я прислушивался.
— Космические лучи?
— Разве что… Попробую экранировать камеру свинцом.
И тут прозвучал вновь щелчок. Третий.
— Да, это, конечно же, не случайно. Здесь либо космос, либо… — Флеров не договорил. Он подошел к окну и потянул на себя тяжелую фрамугу. — Душновато что-то… Надо проветрить.
— Ты думаешь? — Петржак воспринял недосказанное, потому что и сам думал о том же. — Нет, не может быть! — решительно сказал он, покачав головой. — Так открытия не приходят! Безусловно, здесь какие-то посторонние влияния, помехи… Но проверить надо.
— Проверить! — усмехнулся Флеров. — Опять проверить! А работа, между прочим, срывается. Курчатов ждет результатов, а где они? Их нет, потому что камера все еще барахлит. Я тоже, честно говоря, не думаю, что мы наткнулись здесь на нечто совершенно новое. Если бы уран распадался самопроизвольно, это бы уже давно открыли без нас… Хотя как сказать, — он сцепил на затылке пальцы и запрокинул голову.
— Как сказать…
Кроме черной трещины, ничего достойного внимания на потолке не было. Разве что круглый плафон на лепной шестилистной розетке. Флеров подумал, что темнеет и пора зажигать свет. И еще он подумал, что ни один исследователь не располагал до них столь чувствительной установкой.
— В том-то и дело, — опять с полуслова понял Петржак. — Камера очень чутка и в принципе, наверное, может зарегистрировать спонтанное деление.
— Если оно существует!
— Да, если существует. Но независимо ни от чего придется искать причины помех.
— А если мы действительно откроем самопроизвольное деление урана? Все равно скажут, что это помехи!
— Естественно! Исследователь обязан доказать, что опыт был чистым. Микрофонный эффект мы, надо думать, свели к нулю, искрение трамвайной дуги — тоже, но остается космос, от которого никакой экран по-настоящему не спасет, поскольку никогда нельзя быть уверенным, что из какой-то там галактики не залетит сзерхэнергичная частица…
— Влияние посторонних нейтронных источников…
— И это… Особенно здесь, в РИАНе. Несовершенство усилительной аппаратуры, наконец.
— Тут все в порядке!
— Это мы с тобой так думаем, но другие потребуют доказательств.
— Хорошо, — все еще разглядывая потолок, вздохнул Флеров. — Будем искать, — он закрыл окно.
И здесь счетчик поймал еще один импульс.
— С маниакальным постоянством, — прокомментировал Петржак.
— Попробуем определить частоту, — сказал Флеров и пошел к столу за секундомером.