Проблема личности в философии классического анархизма
Шрифт:
По мнению Штирнера, люди «сами придут к тому убеждению, что для того, чтобы лучше всего сохранить свое благо, нужно объединиться, то есть «пожертвовать частью своей свободы», но не ради блага всех, а ради собственного блага» (413; 297). Однако, подчеркивает немецкий анархист, если в «союзе» личность жертвует частью своей свободы, то «общество» и государство требуют от нее пожертвовать своей особенностью, своим своеобразием: «Глубокая разница в том, ограничивается ли обществом моя свобода или моя собственность. В первом случае это – ассоциация, соглашение, союз, но если общество угрожает гибелью моей особенности, оно – власть для себя, власть надо мною, нечто недосягаемое для меня … конечно, союз представляет большую свободу – что, конечно, можно рассматривать как «новую свободу» – ибо благодаря ему исчезнет свойственное государству и обществу принуждение, но в нем будет еще достаточно несвободы и принуждения… Государство – враг и убийца особенности, союз же – оружие и сотрудник ее» (413; 295-296).
По Штирнеру, «союз» возникает, когда гибнет «общество»,
Приведенных высказываний достаточно, чтобы понять – что Штирнер понимал под «союзом» и что – под «обществом». «Общество» – образование механическое, отчужденное, застывшее, мертвое, деспотическое. Оно связывает людей, угнетает их, оно – несвободное, доличностное образование: или бывшее до личности и навязанное ей извне, или выродившееся из союза в нечто самодостаточное и неизменное. «Общение», «союз эгоистов», «ассоциация» – напротив, есть образование живое, динамичное, добровольное, созданное и непрерывно обновляемое личностями, свободными в выходе из этого «союза». «Союз» противостоит «обществу», как жизнь, личность и свобода противостоят смерти, лицемерию, окостенению и несвободе. «Союз» служит личности, тогда как «общество» подчиняет личность себе и лишает ее суверенитета (не случайно Штирнер сравнивает «общество» с тюрьмой).
Для Штирнера важно: осознанно или неосознанно, добровольно или принудительно созданы данные институты, служат ли они личности или порабощают ее. Штирнеровские «союзы» – не фикция, не выдумка, не конструкция мысли: они существовали всегда и существуют сегодня. Приводя примеры подобных «союзов», Штирнер указывает и на детей, объединившихся для игры, и на дружескую компанию (может быть, кружок «Свободных» был одним из прототипов «союза»?) и на союз рабочих, объединившихся для общей стачки, и на группу горожан, создающих кооперативную общественную хлебопекарню (вместо буржуазной конкуренции – см.413; 263), и на различные формы взаимодействия при выполнении «общественного труда», и на добровольный, осознанный динамичный договор, основанный на принципе взаимности (в духе Прудона). Сходные внешне институты и формы могут быть наполнены противоположным содержанием (см.вышеприведенный пример с взаимоотношениями отца и сына). Мы можем прокомментировать эту мысль еще одним примером – федерализм и централизм, как принципы общественной организации: при внешнем сходстве и единстве, в одном случае присутствует добровольное единство суверенных и свободных личностей, общин и областей, в другом же случае – принудительное единство рабов государства.
Противопоставление «союза» и «общества» – одна из самых глубоких идей Штирнера. По его мысли, на смену централизованной и авторитарной организации общества с окостеневшими формами, должен прийти не хаос, но добровольный, живой и динамичный союз личностей – точно также, как каждая личность, проделав очистительно-разрушительную работу над собой, на месте навязанных мнений, пристрастий, взглядов и ценностей, должна свободно, добровольно и творчески выработать свои взгляды, ценности и цели – союз не «абсолютно свободный», но сохраняющий своеобразие личностей, свободный от опеки [68] , умножающий силы «эгоистов» и допускающий свободу выхода из него, как только он перестанет кого-либо устраивать или начнет подавлять чье-то своеобразие.
[68]
«Конечно, нельзя ничего иметь против создания общин, но необходимо противиться восстановлению старого попечения, вообще того принципа, что нужно из нас что-либо сделать, христианина, подданного, свободного или «человека»» (413;230-231).
Штирнер не просто все «разрушает», но – «переворачивает» существующие отношения между личностью и обществом: на смену отчуждению, иерархии и авторитету приходит дух либертарности, царство индивидуальной свободы, своеобразия и творчества. Под «эгоизмом» обнаруживается осознание личностями своих потребностей и их удовлетворение; под «взаимной эксплуатацией» – сотрудничество «эгоистов» в общем деле; «самонаслаждение» предполагает любовь к людям, а идея всеобщей борьбы «единственных» конкретизируется Штирнером как призыв к беднякам восстать против эксплуататоров. Внешне грубая, эпатирующая, не всегда удачная фразеология порой скрывает от читателя ценные, конструктивные и созидательные идеи Штирнера.
Штирнер признает определенную относительную ценность общественных связей и институтов, но справедливо указывает на их вторичную и служебную роль по отношению к личности: «Так как общество может принимать во внимание только общеполезные или человеческие работы, то тот, кто исполняет единственное,
Макс Штирнер специально останавливается на таком важном вопросе, как кардинальное изменение воспитания личности при переходе от «общества» к «союзу». Он делает это в своей статье от апреля 1842 года «Ложный принцип нашего воспитания или гуманизм и реализм», напечатанной в «Рейнской газете». Он мечтает о том времени, «когда все воспитание будет сведено к одной цели: личность» и обрушивается на современную систему образования, забивающую людям головы ненужным грузом знаний и ставящую своей целью «не силу оппозиции, а смирение, «полезных граждан», а не самостоятельных индивидуумов» (цит.по 205; 96) Штирнер высказывает здесь замечательные слова: «Когда знание будет не внушенное, а личность самостоятельно будет проявляться, когда будут культивироваться не только стремления к знанию, но и стремления к воле, когда ребенок будет учиться самому важному – самопознанию, тогда мы достигнем цели» (цит.по 205; 96).
В творчестве Штирнера ярко раскрывается одна из характерных особенностей анархического миросозерцания: именно потому, что «союз эгоистов» – живой, подвижный, изменчивый, именно потому, что каждое «я» как личность – уникально, неповторимо, имеет свои «истины», «смыслы», «цели», «законы», – невозможны подробные рецепты, схемы и регламентации, как в отношении личности, так и в отношении «союза эгоистов», ибо нельзя вогнать жизнь в мертвую схему, в безличные правила. Можно лишь подвергнуть критике то, что давит и гнетет личность, и указать на возможные принципы ее свободного проявления и общения с другими – не более того. И Штирнер бесконечно далек от того, чтобы, подобно большинству социалистических авторов, «планировать» «будущий строй» и разрабатывать подробности пути, ведущего к нему: для него существует жизнь, критика и бесконечно ценные творческие личности, но не фетиши социальных моделей, схем, рецептов и, тем паче, партийных программ. Он ничего не гарантирует, не прожектирует (свобода непредсказуема!), не впадает в оптимизм, не верит в «конечный идеал», – и в этом оказывается намного глубже социалистических (в том числе, анархических) авторов XIX века, веривших в возможность «Царства Божия на земле» и во всемогущество науки и социальных реформ. Но Штирнер полагает, что за разрушением придет созидание, за рабством – освобождение, за духовной и материальной нищетой – всеобщее превращение в «собственников», за крушением гипноза «призраков» – всеобщее прозрение «единственных», а за крушением «общества» – появление «союза эгоистов». И «союз эгоистов» для Штирнера – не застывший идеал социалистов, но движение, жизнь, борьба – непредсказуемые в деталях (и Штирнер сознательно отказывается предсказывать: «что будет делать ребенок, достигший совершеннолетия») и – несовершенные – ибо останутся, в новых формах, и несвобода, и соперничество личностей.
Рассмотрев взгляды Штирнера на место личности в существующем «обществе» и в желаемом «союзе эгоистов», вернемся к его учению о путях освобождения личности. Прекрасный знаток Великой Французской Революции, сочувствующий ее борьбе с феодализмом, но осуждающий якобинский деспотизм, террор, культ Государства и Гражданина, Штирнер подробно рассматривает вопрос о революциях. Симпатизируя революциям, но указывая на то, что до сих пор они сокрушали одни формы господства, чтобы создать новые, Штирнер упрекает их в недостаточной… революционности и противопоставляет политической и социальной «революции» – индивидуальное «восстание»: «До наших дней еще принцип революции остался при той же борьбе против того или иного существующего, то есть при реформаторстве. Но как бы много ни исправляли, как бы далеко ни шел «трезвый прогресс», всякий раз на место старого господина становился новый господин, и ниспровержение – только перестройка» (413; 103). В другом месте он поясняет свою мысль: «Нельзя рассматривать революцию и восстание как однозначущие понятия. Революция заключается в разрушении порядков существующей организации … государства или общества, а поэтому она – политическое и социальное деяние; восстание же, хотя и ведет невозвратимо к разрушению современного строя, но исходит не из него, а из недовольства людей собою [69] ; оно – …восстание единичных личностей, возвышение, не считающееся с учреждениями, которые возникнут, как результат. Революция имела целью новые учреждения, восстание приводит нас к тому, чтобы мы больше не позволяли «устраивать» нас, а сами себя устраивали, и не возлагает блестящих надежд на «институты». Восстание – не борьба против настоящего, ибо если оно произойдет, настоящий строй сам погибнет; оно – высвобождение моего «я» из подавляющего меня настоящего. Если я высвобождаюсь из настоящего, то оно мертво и начинает гнить…» (413; 304).
[69]
Между прочим, в этом месте, проповедуемое им «восстание» Штирнер основывает на «недовольстве людей собою», тогда как в иных местах своей книги призывает людей принять и понять свое «совершенство».