Проблема с Джейн
Шрифт:
Несмотря на свое обещание хранить его тайну, как могила, она все рассказала Лине — за исключением истории с датским писателем. Все равно Лина никого из них не знала. Она была полностью согласна с Джейн: у Франческо и Кэтрин любовная связь. Но Лина была менее оптимистична по поводу того, чем закончится этот роман. Несмотря на восторженность, с которой Джейн описывала Франческо, она составила о нем плохое мнение: только негодяй, когда его жена ждет ребенка, может влюбиться в другую женщину. Это, по мнению Лины, было типичное поведение мужчины. И таким же типичным показалось ей то, что он сваливает свою вину на Джейн.
В течение этих двух странных и сложных месяцев, пока длилась ее болезнь, Джейн позволила Лине постепенно войти в свою жизнь, несмотря
В течение этих недель, проведенных в постели, Джейн часто с большой нежностью думала об Эрике. Иногда она просыпалась с ощущением того, что рука Эрика лежит у нее на бедре или на груди. Ей снилось, как они занимаются любовью и как она кончиками пальцев ласкает его бархатистую смуглую кожу. Она представляла его руки, его длинные пальцы на ногах с ухоженными ногтями. Ей хотелось чего-то нежного, легкого, очень чувственного, горячей любви, одновременно и материнской, и эротической.
Эрик звонил ей почти каждый день. По телефону она только и делала, что жаловалась ему и осыпала упреками. Он делал вид, что не замечает ее агрессивности. «Мммм», — мычал он, словно не слышал, что она говорит. Зачем спорить с больным ребенком?
Поезд остановился. 125-я улица. Громкие крики и возгласы снова раздались в другом конце вагона: две женщины и мальчуган вышли из поезда. Внезапно почувствовав волнение, Джейн выглянула в окно. Было уже темно. Поезд снова тронулся, проносясь вдоль высоких башен из темного кирпича, окна которых светились в темноте, как звездочки в небе. Затем он вошел в туннель и Манхэттен остался позади. Джейн открыла сумочку, достала тюбик губной коричневой помады и намазала губы. Потуже завязала шарфик на шее.
Поезд прибыл на Большой центральный вокзал. Все пассажиры стали проталкиваться к выходу. Выйдя из поезда, Джейн очутилась в толпе. Навстречу ей шел, улыбаясь, какой-то человек. Она удивленно подняла брови. Мужчина посторонился и обнял женщину, которая шла позади нее. Джейн оглянулась вокруг, словно надеясь увидеть Эрика, приехавшего специально за ней после работы, чтобы отвезти домой, в Манхэттен.
Она прошла через просторный зал со сводчатым потолком, разрисованным под звездное небо, и с белыми мраморными стенами, которые сейчас стояли в лесах. Нужно было передвигаться чуть ли не танцевальным шагом, чтобы не сталкиваться с людьми, которые неслись со всех сторон в разных направлениях. Она засмеялась: можно подумать, что это фильм Чарли Чаплина. Она прошла мимо справочного бюро, возле которого в декабре встретила Дюпортуа, потом спустилась на эскалаторе в метро. Автоматическая касса была сломана, и длинная очередь выстроилась перед окошечком билетерши. Джейн с гордостью достала из своего кошелька проездной билет на метро, который купила еще в декабре и который придавал ей вид коренной жительницы Нью-Йорка, — единственная память о том вторнике в Манхэттене. Теперь она даже не смогла бы описать лицо Торбена: только и осталось, что смутное воспоминание о его
Через пять минут, выйдя на Юнион-сквере, она уже шла вместе с толпой по Бродвею, и у нее кружилась голова от людского столпотворения, сплошного потока машин и гудящих клаксонов. Какой-то здоровяк, которого чуть задело такси, так как он слишком рано ступил на проезжую часть, с силой ударил по багажнику кулаком и взревел: «Сукин сын!», — но ни один пешеход, казалось, этого не заметил. Чтобы жить в Нью-Йорке, нужно пройти специальную подготовку. За два месяца постельного режима Джейн разучилась защищаться. Только повернув налево на Университетскую площадь, она почувствовала себя как дома. Молодые люди в вычурных нарядах гурьбой неслись вниз по улице. На многих из них были расклешенные брюки, снова входившие в моду. Джейн прошла мимо «Ньюз-бара», ресторана «Джепоника», в котором было полно народу, мимо супермаркета, кафе «Дин и Делючия», остановилась, чтобы купить букетик нарциссов, повернула вправо на пешеходную улицу, по обе стороны которой возвышались невысокие домишки, и наконец вышла на Пятую авеню. Безумная радость, которую она уже несколько месяцев пыталась сдержать, постепенно овладевала ею. Улыбка играла на ее лице. Мужчина, который шел ей навстречу, с интересом окинул ее взглядом. Еще три минуты — и она увидит Франческо.
Пять дней назад Джейн позвонила ему. Конечно, она соскучилась, но ей не терпелось также уличить его во лжи. Весенние каникулы были в самом разгаре: если ответит он — при условии, конечно, что он не в Испании, — все будет ясно. А если она услышит голос Кэтрин, — что маловероятно, — то тут же положит трубку. После двух гудков ответил Франческо. Джейн обрадовалась. Но, сообщив ей безжизненным голосом, что у него все в порядке, он сразу добавил:
— Тереза приехала.
— Тереза? В Нью-Йорке?
— До родов осталось несколько недель, а авиакомпании не разрешают женщинам на девятом месяце летать на самолетах.
Джейн вспомнила, что это не входило в планы Терезы. Она никогда не хотела рожать в Нью-Йорке, даже если это давало ребенку право получить американский паспорт. Американские клиники не вызывали у нее никакого доверия.
— Она сейчас с тобой дома?
— Нет, пошла в магазин.
— А ты, как ты поживаешь?
— Я пережил сложный период. Действительно сложный. Но я постараюсь ее забыть.
Джейн покраснела. Он не осмеливался даже назвать ее имени. А она-то думала, что он приятно проводит время с Кэтрин.
— Чем ты занимался все это время?
— Только работой. Никого не видел. Мне нужно было остаться наедине с собой. Не так-то просто было научиться выносить самого себя.
В его печальном голосе Джейн уловила оттенок иронии.
— А как у вас отношения с Терезой?
— Сложные. Но лучше, чем на Рождество. Мы долго с ней разговаривали.
— Ты рассказал ей о Кэтрин?
Джейн показалось, что Франческо, услышав это имя, вздрогнул, как от удара электрическим током.
— Нет, конечно. Она бы меня убила. Я говорил, что пережил криз, что мне страшно становиться отцом, рассказал, какая огромная разница между возможностью сделать карьеру здесь и в отжившей, закостеневшей университетской среде в Испании. Она поняла. Но все еще продолжает злиться. И заставляет меня за это платить в буквальном смысле слова: я должен водить ее по вечерам в ужасно дорогие рестораны, а еще она покупает самые дорогие пеленки в магазинах на Мэдисон-авеню или в Блумингдейле. Марка «Бэби-Гэп» для нее не подходит. Денег у меня больше нет, но попробуй ей об этом сказать — сразу скандал: уж лучше долги.