Проблема с Джейн
Шрифт:
Путешествия Джоша казались намного более увлекательными, чем ее жизнь в Девэйнском университете. Она представляла себе места с экзотическими названиями, слушала, как он с возмущением рассказывал о Румынии, расположенной на восточной окраине Европы и управляемой более сорока лет обезумевшим тираном. Чтобы построить дворец в свою честь и проложить к нему подъездную дорогу, этот деспот, страдающий манией величия, приказал стереть с лица земли в самом центре Бухареста три квартала, где находились дома семнадцатого и восемнадцатого веков, а также православные храмы, представлявшие собой историческую ценность. Требовалось не менее часа, чтобы обойти этот громадный дворец,
— Этот Чаушеску — типичный Убу-король[4]. Но это не литературный герой. Он погубил тысячи людей. В декабре восставшие арестовали его вместе с женой и, наспех проведя судебный процесс, расстреляли обоих.
Они шагали босиком по песку, время от времени ступая в ледяную воду. Джош начал рассказывать о румынке Доре.
— Ты был влюблен в нее?
— Нет, но в сексуальном плане она была бесподобна! Восточные женщины знают такие штучки!
— Например?
Он засмеялся.
— Я ложился на спину, а она садилась на меня верхом, прямо над членом, и быстро двигалась вверх-вниз. От удовольствия теряешь сознание.
Джейн покраснела. Ей захотелось отправиться в долгое путешествие и самой пережить какое-нибудь приключение на Балканах в разгар революции. Между пальцами ног она чувствовала холодный песок. Но сначала надо закончить диссертацию.
— Ты будешь в восторге от Праги. Это город, где полно дворцов в стиле барокко и маленьких мощеных улочек. Знаешь, как по-чешски «спасибо»? «Тэкуй»[5]. На самом деле — «декую», но произносится как «тэкуй».
На закате солнца они поцеловались. Воскресенье провели в Манхэттене, прогуливаясь по Центральному парку вместе с тысячами ньюйоркцев решивших воспользоваться первым по-настоящему весенним воскресеньем, посмотрели выставку в Музее современного искусства, затем по Пятой авеню спустились до Гринвич-Виллидж, где Джейн пригласила Джоша зайти в китайский ресторанчик, расположенный на Шестой авеню. На обратном пути, до смерти уставшие, они уснули прямо в поезде. А когда, в понедельник утром, Джейн проснулась, Джош уже уехал. Настроение у нее было отменное: это был лучший уикэнд за год и она больше не чувствовала себя одинокой.
В июне Джош снова приехал в Олд-Ньюпорт со своими книгами и компьютером. Они провели лето, усердно работая над диссертациями. А когда становилось слишком жарко, ехали автобусом на пляж.
У нее не было потребности заниматься любовью в конце длинного, до предела заполненного дня. Как и Пруст, она считала, что стакан прохладного апельсинового сока или час плавания в океане куда более приятны во время сильной летней жары, чем прикосновение потного тела. Но каждый раз не могла отказаться от секса.
Джейн просила его не дотрагиваться до ее живота и бедер, не целовать и не сосать ей грудь. По мнению Джоша, такая чрезмерная чувствительность свидетельствовала о сексуальности, которая когда-нибудь проявит себя во всей силе, возможно, в тридцать пять лет — возрасте расцвета женщины. «В тридцать пять лет, неужели?» — саркастически ухмылялась Джейн.
В середине июля Джош начал писать роман. Он думал над ним уже давно и наконец нашел сюжет.
— И что это будет?
— Любовная история.
— Между соискателем из
— Знаешь, ничего не надо придумывать: переставляешь и переносишь, вот и все. Естественно, наша история вдохновляет меня, но это всего лишь мясо. А чтобы написать роман, нужен скелет — идея, которая ложится в основу. И у меня такая есть.
— И что же это за идея?
— Гюбрис.
— Что?
— Так греки называли непомерные самонадеянность и высокомерие, за что люди в конце концов всегда наказывались богинями мщения, ужасными Эриниями.
— Знаю, спасибо, можешь не объяснять. Ну и что?
— А то, что невозможно достичь вершины счастья и не разбить при этом себе нос, — почти математическая аксиома. Я называю это законом смирения. Никогда не замечала, что каждый раз, когда ты слишком чем-то воодушевлена, провал неизбежен? Герой моего романа — человек восторженный, но постепенно проникающийся смирением.
Джейн ничего не ответила, но подумала, что если этот закон ляжет в основу его будущего романа, провал обеспечен. В который уже раз Джош оттягивал исполнение своих обязательств и уклонялся от обязанностей: лучше бы закончил свою диссертацию и занялся преподаванием. Но, в конце концов, это не ее проблема. Джош вызывал у нее раздражение. Он то и дело брал нож для хлеба, чтобы почистить грейпфрут; отвлекал от работы, постоянно таскаясь через ее комнату за стаканом воды на кухню; насвистывал какие-то мелодии, стоя под душем, и даже вытирался ее полотенцем! Но хуже всего было то, что он начал подвергать ее психоанализу.
— Твоя проблема, Джейн, в том, что тебе не нравится собственное тело. Ты отказываешься быть женщиной и именно поэтому еще ни разу не испытала оргазма. Ты не умеешь расслабиться.
— Глупости! У меня не получается только тогда, когда мужчина во мне.
— Но это же самое приятное! Ты даже не представляешь, что теряешь. Я уверен, это из-за твоего отца.
— Неужели?
— Ты сама говорила, что он хотел сына. Во всяком случае, имея такого отца, как твой, кто угодно побежит к психиатру.
— Я хочу напомнить тебе, что именно мой отец пригласил тебя в дорогой ресторан в Чикаго. И мне кажется, у тебя нет причин оскорблять его.
К концу лета она уже еле переносила прикосновения Джоша. Кроме того, не желала целоваться с ним в губы. Единственное, что ей нравилось, это когда пальцы Джоша ласкали ей клитор. Тогда она закрывала глаза и забывала о существовании своего любовника. В те редкие моменты, когда ей удавалось расслабиться настолько, чтобы получить оргазм, она позволяла Джошу войти в нее. Он так возбуждался, что кончал почти сразу же.
Перед его отъездом Джейн проплакала всю ночь. Она заставила его пообещать, что он никогда ее не бросит. Затем они серьезно обсудили свои отношения. Если бы их не связывала настоящая любовь, говорил Джош, они бы не провели вместе шесть лет, и потом, они ведь один раз уже расставались. Такой простой довод успокоил Джейн. Джош прав: она постоянно критикует его, так как не может примириться сама с собой — и все из-за своего отца. Джош упрекнул ее, что она придает слишком большое значение удовольствию: да, оно приходит и уходит, но это не самое главное в любви. Лично он спокойно переносит ограничения, которые Джейн навязывает ему в сексуальных отношениях, и у него нет другой женщины, с которой он хотел бы заниматься любовью. Главное — это интеллектуальная свобода, которую Джейн ему предоставляет. С ней он может писать свой роман и, стало быть, жить своей жизнью. Он желал только одного — чтобы она была более раскрепощенная.